Книга Дети богов - Юлия Зонис

— Под сводом дедовских пещер… — завел я балладу о Двалине, которую выучил прежде, чем толком научился понимать слова.

Баллада, как началась, так и оборвалась. Я лихорадочно порылся в кармане и вытащил листок со стихом Иамена. Наполовину я ожидал, что сейчас обнаружу пустую бумажку, что написанное съела нависшая над лесом тишина — однако чернильные строчки сохранились. И я заорал во весь голос:

Погляди-ка, Грег, как глаза черны

У моей луны, у твоей луны.

Слушай, сучий сын, как поет она —

Не моя луна, не твоя луна…

Вместо лунной песни на мои вопли откликнулся недалекий рокот мотора. Я вздохнул с облегчением — кто бы ни ехал в машине, все лучше, чем удушливое лесное молчание.

Я ошибался.

Из-за поворота вынырнул грузовой джип, весь обляпанный грязью. Под толстой грязевой коркой было непонятно, какого цвета машина, кто за рулем и как он ухитряется что-нибудь видеть. В кузове обнаружилось человек пять, в серой униформе и с винтовками. Присмотревшись внимательней, я понял, что это не люди. У сидящих в кузове были шакальи головы — или даже не шакальи, а песьи. Башки стайных бродячих псов с вечно слезящимися глазами и заляпанной черным мордой. Джип затормозил метрах в десяти от меня, и собакоголовые посыпались на дорогу.

— Беглый! Стоять!

Сухо треснул винтовочный выстрел, и я и вправду кинулся в чащу. Я вломился в густую древесную поросль. Сучья лопались со щелчками, напоминавшими звук выстрела — или по мне и вправду стреляли? На бегу я сдернул ножны с пояса и сжал в руке — хоть какая-то, а защита. В лесу за моей спиной топотало, перекрикивались голоса. Заслонив лицо ладонью от острых веток, я бежал и бежал, проваливался в какие-то овражины, спотыкался о бурелом, бежал, пока хватало дыхания. Потом рухнул на негустую подстилку и затаился. Погоня, кажется, отстала. Я осторожно поднял голову над корягой, за которой прятался. Лес молчал. Прежнее предгрозовое безмолвие, рыжий мох, желтая хвоя, ветки, иссохшие до белизны. Над ними — набрякшее тучами небо.

— И это все? — прошептал я. — Это пресловутые ужасы эрликова царства?

И тут меня огрели чем-то тяжелым по затылку.

Когда я очнулся, немилосердно болели плечи и спина. Я сидел, опираясь на что-то твердое. Руки были скручены сзади. Оглядевшись, я обнаружил, что нахожусь в яме. Посреди ямы торчал высокий столб, к которому меня и привязали. Вверх тянулись земляные стены. Пахло прелью и свежим раскопом. Я подогнул под себя ноги и попробовал встать. Со второй попытки мне это удалось, и, поднявшись на цыпочки, я попробовал выглянуть за край. Не получилось — до поверхности было еще добрых полметра. Сверху нависло все то же угрюмое небо, теперь вдобавок побуревшее и подсвеченное оранжевыми всполохами. Откуда-то неподалеку доносились глухие удары.

— Эй! — заорал я. — Кто-нибудь!

Никто не откликнулся. Я оглянулся и осмотрел столб внимательней. Пожелтевшая от дряхлости древесина. Казалось, дерни посильнее — развалится в труху, однако от всех моих рывков столб и не шелохнулся. Устав рыпаться, я присел на землю и принялся ждать. Ничего не происходило. Цвет неба не менялся — если солнце и собиралось зайти, то передумало. Все те же сотрясавшие стенки ямы глухие удары не прекращались. Комки земли осыпались с тихим шелестом. Устав сидеть неподвижно, я снова затряс столб, задергал веревки. Добился лишь того, что до крови содрал запястья. И снова заорал:

— Эй!

Ничего. Что самое поганое, я не чувствовал ни обычной злобы, ни страха. Только очень хотелось пить.

— Эй, воды! Дайте воды! Эй, люди! Кто-нибудь!

Я орал, пока не сорвал голос. Потом улегся у подножия столба и уставился вверх.

Так прошло дня три.

То, что мне показалось тремя днями.

Я устал кричать.

Я уже не пытался свалить столб.

Я перестал надеяться, что за мной придут.

Удары. Буровато-оранжевое небо. Тихий шелест земляных комьев.

На четвертый день пошел дождь. Засмеявшись или заплакав от радости, я подставил рот под редкие капли.

Вода оказалась горькой и только увеличила жажду.

Они начали приходить, кажется, на пятый день. Или это была наконец ночь — мне показалось, что стемнело. Или просто потемнело у меня в глазах.

Они присаживались у края ямы. Тут были все: и Карл Маркович, и его неудачливый преемник, и люди, и свартальвы, и цверги, и даже несколько альвов — хотя вроде из них я никого не успел прикончить.

Некоторые молча смотрели.

Некоторые швырялись в меня камнями и палками, не особенно, впрочем, больно — или от усталости я не чувствовал боли.

Некоторые бормотали оскорбления или жалобы.

Я плохо слышал.

Один, которого я не признал, помочился мне на голову. Я наклонился к образововашейся лужице, чтобы выпить мочу, но она быстро впиталась в сухую землю.

На седьмой день я начал биться затылком о столб в надежде потерять сознание. Видения мои от этого стали лишь причудливей. Например, появилась мать, улыбнулась, поманила пальцем, бесстыдно расстегнув лиф платья.

Последней пришла Тенгши. Я почти ожидал, что она присядет у края ямы на корточки и опорожнит кишечник, однако поздняя гостья не делала ничего. Стояла, теребила платок на плечах.

Я с трудом разлепил губы в сухой корке и прокаркал:

— Что тебе надо?

Не говоря ни слова, она размотала веревочную лестницу и сбросила ее в яму. И кинула к моим ногам нож — быть может, тот самый. И ушла.

Казалось, годы у меня заняло подцепить нож и подвинуть ближе. Еще несколько десятилетий я распиливал веревку. Наконец веревка подалась. Я подполз к лестнице и стал карабкаться наверх. Из последних сил подтянулся к краю. Вывалился из ямы. Поднял голову, чтобы оглядеться…

И тут меня огрели чем-то тяжелым по затылку.

— Очухался, братело? Долго же ты был в отключке.

Я заморгал на резкий свет. Кругом тарахтело, слышался отчетливый запах бензина. Я попытался рассмотреть склонившееся надо мной бородатое лицо, и тут пол хорошенько тряхнуло. Я клацнул зубами, чуть не прикусив кончик языка.

— А то, — раздумчиво протянул обладатель бородатой хари. — Хреновые здесь дороги, одни колдобины. З-32567 так язык и отхватил, с тех пор мычит только. Так что ты пасть больно-то не распахивай.

— Ты кто?

Вопрос мой, кажется, мужика удивил.

— Как кто? Как и ты, беглый. Поймали нас Церберы на Гнилой Развилке…

Я никакой Гнилой Развилки не помнил в упор. Не помнил почти ничего с того момента, как отошел от озера с утопленницей. Кажется, от кого-то бежал. Где-то сидел. Пить хотелось зверски.

— Вода есть?

Мужик порылся где-то под ногами и вытянул пластиковую бутылку с водой. Я попробовал приподняться и обнаружил, что руки у меня связаны — или скованы — за спиной. Мужик понимающе хмыкнул.