Книга Гусарские страсти - Николай Прокудин

Шмер задумчиво покатал РГД по столу, словно металлический шарик. Потом положил запал в один карман, гранату в другой, хлебнул водки из горлышка и направился к выходу:

— Так не забудь, Никитушка! Завтра в пивной, возле книжного магазина. Там, где мы с тобой дефицитную литературу брали, а после пиво пили!

— Понял. Не перепутаю.

Шмер огляделся у крылечка по сторонами скрылся в кустах. А Никита еще долго сидел в тишине и темноте. Медленно, задумчиво цедил третью бутылку вина. Но удовольствия уже не получал.

Черт бы побрал этот Чуркестан! Неужели это месть за драку возле борделя? И по ошибке Мишку зацепили? А вдруг и за ним, за Никитой, придут? Надо тоже гранатой запастись, на всякий пожарный…

Он запер дверь на крюк, полирнул вино двумя рюмками коньяка для успокоения. Спать. Утро вечера мудренее.

Утром мудренее не стало. Наоборот, все запуталось. В окно постучали в шесть утра — громко и настойчиво.

Во дворе стоял взъерошенный Колчаков, полуголый. Одежда — на руках.

— Черт бы вас побрал, жаворонков! — взъярился Никита, отворяя дверь. — Чего ты приперся в такую рань? Я еще часа полтора мог бы поспать.

— Извини, но я продрог! Честное слово не нарочно. Я полчаса на лавочке сидел. Больше сил нет.

— Так оделся бы и не дрожал!

— Одежда мокрая.

— Что, попал под порыв встречного ветра? Дождя вроде не наблюдалось.

— При чем тут дождь! А, ты в этом смысле?.. Нет, это Хлюдов. Ш-ш-шутник! Он сегодня стоял помощником дежурного по полку. Домой вернуться как бы не должен был. Танька, сеструха его приехавшая, малолетка, меня пригласила. А он возьми и заявись. Услышал шумы подозрительные в квартире, затаился в палисаднике, на выходе. Я выхожу — а он воду открыл, из шланга меня окатил с ног до головы. В следующий раз, кричит вослед, бензином окачу и спичку брошу.

— Ва-а-адик, как ты мог! Девчонке лет-то сколько? Шестнадцать? Ладно, ты и Шмер шастали — к Натахе давыденковской! Так это месть, святое дело! А ты… — Никита прикусил язык, сообразив, что сболтнул лишнее.

Но Колчаков думал о другом и никак не прореагировал на «лишнее»:

— Я не виноват! Танька позвала пробки вкрутить. У них свет пропал. Я их сменил, новые вставил.

— Вкрутил? Не промахнулся, не перепутал, что куда вставлять?

— Да пошел ты к дьяволу! Как прильнула грудью, как обняла, как впилась губами!.. Я и не устоял, не совладал с собой. Слаб человек…

— А жена Вовкина где была?

— Да пьяная спала.

— Ты споил?

— Нет, Танька. Она Ирине водку весь вечер подливала и подливала. Та и окосела.

— И где ж ты с сеструхой познакомиться успел, что она на тебя так запала?

— Известно, где! На танцах. Но мне-то ее вести некуда было. Танька сказала, сама в гости позовет. Подстроила все и позвала. И не шестнадцать ей, а семнадцать… Ну, каюсь, каюсь!

— Каяться будешь в казарме, когда Вовка тебе сегодня морду начнет бить.

— Не начнет. Я все ему объясню. Я и жениться в принципе готов, породнимся. Знаешь, Танька такая… такая…

— Чего тебе от меня нужно? — оборвал Никита.

— Утюг! Буду сушить рубаху и брюки! В трусах по поселку идти не хочется.

Глава 23.Вендетта

Вечером Рахимов собрал подчиненных своих в кабинете:

— Докладывайте! Что творится в батальоне? Мне не нравится обстановка! Пьете, хулиганите! Занимаетесь неизвестно чем!

— Например? — неосторожно уточнил Хлюдов.

— Ах, например?! Вам примеры нужны, Хлюдов! А скажи мне, Хлюдов, это правда, что вы с Ромашкиным в Иран едва не ушли?

— Откуда такие невероятные сплетни?! Врут! Все врут!

— Врут? Все? Кто — все?! А эти четыре всадника вчера тоже врут?!

— Четыре? Всадника? Не знаю таких!

— А они вот знают вас, Хлюдов! Вас и спрашивали. Володю и Никиту. В папахах, с берданками. Выглядят — чисто басмачи! Федаинами назвались. Говорят, повстанцы заждались у иранской границы, а вожди все не едут! А?!.. Хорошо, я был дежурным по полку, послал их подальше. А другой на моем месте взял бы и доложил! Нарушители границы и смутьяны, подстрекатели к бунту служат в моем батальоне! А?!

Что «а?!», ну что «а?!». Остается одно — встать и покраснеть.

— Да мы… просто направление попутали…

Направление они попутали! А если бы вы с Ромашкиным… С Ромашкиным, так?!

— Ну, где-то так…

— Где-то! А если бы вы с Ромашкиным в гиблые пески ушли?! Ищи ваши трупы вертолетами! И вообще!.. Где Шмер? — неожиданно повернул Рахимов. — Ромашкин, докладывай!

— Ничего не знаю. Справку о болезни Шмера, я принес, комбату отдал. Шмер в Ашхабад уехал лечиться.

— Он что, человек-невидимка? Взводного пятый день никто не видит!

— Да я и сам его только мельком…

— Мельком, понимаешь! Тогда о тебе, Ромашкин! Кто вам, товарищ лейтенант, бровь подбил?

— Шел, неудачно в темноте споткнулся, упал, испачкался.

— Больше ничего не добавите? Про притоны, про девок распутных?

— Нечего добавить, товарищ майор!

— Х-х-хорошо… Теперь о вас друзья мои! — Рахимов переключился на Колчакова и Хлюдова. — Наслышан, что отношения выясняете. Я решение уже принял. Тебя Колчаков, как только представится случай, — в Афган. А тебя, Хлюдов, к сожалению, пока в Москву-столицу не могу вернуть. Сами решайте вопрос о переводе, не то я вас сплавлю еще дальше — в Небиддат, в песках раскаленных погреться!

— За что меня на войну?! — взбеленился Вадик Колчаков. — Я исправляться начал, пить бросил, жениться на сестре капитана Хлюдова собираюсь!

— Я те соберусь! Все зубы пересчитаю! Жених! — рявкнул Хлюдов. — Девчонке учиться нужно, а ты ей голову дуришь!

— Еще вопрос, кто кому голову вскружил, и кто кого охмуряет! — огрызнулся Колчаков.

— Эх, когда же меня, подальше от вас, на Родину отправят! — со стоном схватился за голову замполит батальона.

— Куда? — дипломтатично поинтересовался Никита. — В Белоруссию или в Азербайджан?

— На Украину! — криво усмехнулся Рахимов. — Больно я сало люблю. Хочу к хохлам! Короче говоря, разгоню я вас всех на хрен! Тебя Никита тоже!

— На хрен?

— В Афган! К черту!

— А я вас давно прошу спровадить меня за «речку».

— Теперь я окончательно созрел, сам попрошу начальство за тебя. Похлопочу, организую тебе тур поездку на войну.

— Ну и ладно!

— Ну и ладно. Вот и хорошо, вот и поговорили. Без взаимных обид. Теперь слушай мою команду, офицеры! Запрещаю пить в течение месяца! Никаких пьянок! Что-то мне подсказывает, быть какой-то беде. Очень плохие ощущения и предчувствия.