Книга Дочь Клеопатры - Мишель Моран

— Он и так не в настроении, — предупредил Марцелл. — Останься и попытайся не слушать.

Но разве могла я не обращать внимания на ту ложь, которой поэт расцветил свое сочинение?

Когда он умолк, мы с братом переглянулись. Если в начале автор назвал маму «опьяненной царицей», то три последних куплета превозносили ее как воина, достойно принявшего смерть. Когда Гораций почтительно поклонился в нашу сторону, Октавиан поднялся и громко захлопал в ладоши.

— Великолепно, — сказал он и обернулся к жене. — Что ты думаешь?

Ливия кисло улыбнулась.

— Очень многообещающее начало. А вот концовка — так себе.

Цезарь посмотрел на Терентиллу.

— Воодушевляет, — произнесла та.

Повернувшись к брату, я прошептала:

— С меня довольно.

— Ты не можешь уйти одна!

— Галлия сейчас в атрии. Она меня и проводит, раз ты не желаешь.

Александр не спешил с ответом.

— Хватит с нас этих поэм о Египте, — сказала я.

— Октавиан сочтет наш уход знаком неуважения…

— Тогда оставайся.

Я поднялась, не закончив ужина, и отправилась в атрий поискать провожатую среди расположившихся там рабов.

Какой-то мальчик встал со скамейки.

— Госпожа кого-нибудь ищет?

— Галлию.

— Ее нет, — ответил он тихо.

— Где же она?

— С одним человеком, — смутился юный раб.

— Это учитель Веррий?

Он уставился на свои сандалии. Пришлось заверить его, что я — друг. Мальчик ужасно смутился.

— Да. Они возвращаются прежде, чем госпожа Октавия соберется домой.

Я поблагодарила.

— Госпожа никому не расскажет?

— Разумеется.

Короткий путь до виллы Октавии я проделала в одиночку. Прошла к себе в комнату и, достав альбом, пересмотрела рисунки. В особенности сиротский приют. Это непритязательное здание с плиточным полом и простенькими мозаиками было мне дороже, нежели мавзолей Октавиана или святилище Аполлона. Денег, которые выиграл Александр, не хватило бы даже на плитку для одного этажа, не говоря уже об остальных затратах, но я мечтательно обводила пальцем балконы, откуда сироты смогут осматривать город. Завтра казнят рабов; наверное, меж ними найдется немало подкидышей. А ведь среди нежеланных есть и дочери богатых патрициев, пожалевших денарии на приданое, и сыновья лавочников, отказавшихся от лишнего рта в доме. Не хотелось думать о том, как сложилась бы наша с братом судьба, вздумай Октавиан привезти нас в Рим как рабов. Поэтому, когда Галлия вместе с прочими возвратилась на виллу, я ни словечком не обмолвилась о ее исчезновении с учителем Веррием.

— Ты пропустила самое интересное, — воскликнул Александр, ворвавшись в комнату вместе с Марцеллом.

— Что? Еще пару поэм о Египте?

Племянник Цезаря с размаху сел на третью кушетку.

— Меценат заикнулся о Красном Орле, и дядя пришел в ярость.

— Правда? — Я покачала головой. — И что же он сделал?

— Решил заманить бунтаря в ловушку, — ответил мой брат.

— Красный Орел непредсказуем и не появляется дважды в одном и том же месте, — прибавил Марцелл. — Поэтому дядя хочет выставить по всему Риму солдат, переодетых плебеями.

— Думаете, сработает? — осведомилась я.

— Если мятежник попробует завтра вмешаться — может быть, — произнес молодой человек и закрыл глаза. — Ужасно, правда?

— Почему? Или вы с Красным Орлом знакомы? — поддел его Александр.

Марцелл широко распахнул глаза.

— С чего ты взял?

— Мы слышали, как ты уходил этой ночью, — вмешалась я, заставив его внезапно побледнеть. — И еще один раз я видела, как по саду крадется тень, очень похожая на тебя.

Мы оба уставились на Марцелла.

— Я не Красный Орел, — заявил он твердо. — Как бы мне удалось написать такие воззвания? Тут бы управиться с заданиями в школе.

— Но тебе известно, кто он?

— Или она, — вырвалось у меня.

Племянник Цезаря изумленно смотрел на нас.

— Она? Что такое у вас на уме?

Мы помолчали; потом Александр сказал:

— Может быть, это Галлия. А ты на ее стороне.

— В борьбе против рабства? — переспросил Марцелл, не веря своим ушам. — Вы что, правда думаете, будто я поддерживаю мятежника?

— А куда еще ты мог бегать ночью? — тихо промолвил мой брат, и лицо Марцелла снова лишилось красок.

— Ну, кое с кем встречался.

— С женщиной? — ахнула я.

Молодой человек пропустил вопрос мимо ушей.

— Иногда подкупаю охранников. Вы ведь не думаете, что они станут прикрывать человека, заподозренного в предательстве?

Мы с Александром умолкли. Скрестив руки на груди, я размышляла о том, с кем он мог бы встречаться под покровом ночи. Это блудница? Юлия? Или какая-нибудь красотка с Палатина?

Марцелл подался вперед.

— А почему вы заговорили про Галлию?

— В одиночку женщина бы не справилась, — подал голос мой брат. — Но может, она знакома с кем-то, имеющим неограниченный доступ к папирусам и чернилам?

— Учитель Веррий?

У племянника Цезаря округлились глаза. Наверняка ему вспомнился вечер покушения на Октавиана, когда Антония заметила бывшую галльскую царевну у подножия холма.

Александр приложил палец к губам.

— Кто еще обладает подобным запасом?

— Или имеет свободный доступ на Палатин? — сообразил Марцелл. И посмотрел на меня. — Думаешь, это он?

— Сам говоришь, ты не Красный Орел. Правда, нам до сих пор неизвестно, куда ты ходил, но если поверить на слово… Почему бы нет?

Племянник Цезаря на мою наживку не клюнул.

— Пожалуй, похоже на правду, — проговорил он, откинувшись к стенке. — Хотя это могла быть и сотня других людей.

— Вот почему мы должны молчать, — поспешно сказал Александр.

— Ты ведь его не выдашь, даже если узнаешь? — спросила я.

Марцелл призадумался.

— Стоит дяде проведать, что я был точно осведомлен и ничего не сказал…

Мы с братом переглянулись. Не нужно было поднимать разговор о Галлии с Веррием.

— Пока — никому ни слова, — пообещал молодой человек. — Только знайте, что это не я.

Когда он ушел, я всмотрелась в лицо Александра при свете масляной лампы.

— Веришь ему?