Книга Бумажный тигр (II. Форма) - Константин Сергеевич Соловьев

тем, что её украдкой стащила горничная-полли, убиравшаяся в комнатах.

— Вот так похищение!

— Истинно так. Разве не ироничная ситуация? Впрочем, Кронпринц в своём медном обличье не умел смеяться, даже если бы испытывал таковую потребность. В тот миг он ещё не знал, что обещанное ему путешествие только начинается…

— Дайте угадаю, задержаться на одном месте ему долго не пришлось?

— Совершенно верно. Вы представляете себе, Уилл, как много странствовать приходится обычной медной монетке? Какие расстояния она покрывает за один-единственный день, скольких хозяев меняет? Вот и Кронпринц устремился в странствия, точно обычная крона. От неграмотной горничной тем же днём он перекинулся владельцу кондитерской лавки — как и многие полли, она была неравнодушна к мармеладу. От кондитера, превратившись в часть платы за задранного хозяйским псом кота, переметнулся к хозяину газетного киоска через дорогу. Часом позже уже променял его на разносчика сигар, став законной платой за коробок фосфорных спичек. Дальше в его судьбе едва было не наметился трагический излом. Разносчик сигар обронил его на углу Спрэгг-стрит и Кронпринц полчаса клял свою судьбу, нагреваясь под жарким солнцем Нового Бангора, но обрёл нового хозяина в лице мальчишки, который, не будь дураком, здраво распорядился полученным капиталом, потратив его на порнографические открытки самого никчёмного качества.

Уилл кивал, слушая Лэйда, размеренно, в такт скрипу подпружиненных рессор экипажа.

— Он переходил из рук в руки бесчисленное множество раз. Иногда за день ему приходилось сменить две или три дюжины владельцев. Только вообразите себе, Уилл, на что должно быть похоже это путешествие, в которое он невольно был вынужден отправиться на правах не путешественника, но багажа. Он побывал в самых разных руках, от элегантных и хрупких дамских пальчиков до твёрдых, как стальные обрезки, ладонях докеров. Его хозяевами были люди самого разного достатка и социального положения — официанты, извозчики, театральные актёры, студенты, моряки, типографские работники, рыночные торговцы, плотники, парикмахеры, ярмарочные шарлатаны, курьеры, альфонсы, делопроизводители… Не правда ли, мы редко задумываемся о прошлом и будущем монеток, завалявшихся в нашем кармане, судьба этих маленьких кусочков меди и бронзы мало трогает нас, а между тем каждая из них нашла бы что рассказать! Мне кажется, за год подобного существования Кронпринц должен был узнать больше о жизни, чем если бы пустился в странствия в сердце загадочной Шамбалы или пересёк весь Тихий океан вдоль и поперёк!

— Без сомнения, это должен быть потрясающий опыт, — согласился Уилл, — Пусть и неожиданный.

— Кронпринц невольно стал участником многих событий, пусть даже не по своей воле и на правах реквизита. Однако страсти, которые проходили через него, были самыми настоящими. Им платили выкуп за оторванную у куклы руку. Его брезгливо бросали в ящичек для пожертвований неимущим. Он знал прикосновения самых разных людей.

Ухоженные, пропитанные благовониями, пальцы беспечно крутили его по письменному столу, точно волчок. Другие, почерневшие от непосильной работы, сжимали его, точно изысканную драгоценность, которая несёт жизнь. Его со смехом бросали в окна любовникам, обернув в пошлую записочку. Его в гневе швыряли об стену вместе с прочей мелочью. Он был свидетелем и непосредственным участником слезливых драм, забавных случаев и конфузных происшествий. Он был творцом трагедий и участником праздников. И всё это не пошевелив даже пальцем.

— Удивительный путь.

— С течением месяцев, живя этой беспокойной, однако полной страстей, жизнью, Кронпринц менялся. Отчасти перемены были заметны внешне, очень уж много рук касалось его. Твёрдые когда-то грани стёрлись, утратив чёткие контуры, профиль королевы Виктории на аверсе смазался, сделавшись похожим на миллионы прочих женщин. Но Кронпринц не придавал значения таким изменениям — он, человек, заточённый в своей медной темнице, успел понять, что такие изменения маловажны и зачастую никчёмны. Значение играла суть. А о человеческой сути он, участвовавший в тысячах подарков, взяток, брезгливых подношений и потерь, имел, должно быть, более глубокое и полное представление, чем столетний мудрец. Его жизнь набралась тем опытом, который он не смог бы купить даже за груду золотых монет. Разумеется, это не могло не сказаться на его душе и мироощущении, более того, сказалось очень значительным образом. Он, человек, проведший всю жизнь в невообразимой роскоши и достатке, увидел тот мир, которого прежде не замечал. Мир, в котором даже маленькая медная монетка могла иметь бОльшую ценность, чем огранённый бриллиант. Путешествие подходило к концу, год, отведённый ему неизвестным волшебником, истекал, но Кронпринц знал, как изменит свою жизнь, вернув себе привычное обличье. Он больше не станет предаваться бессмысленному мотовству и растрате. Он учредит стипендию для одарённых сирот Нового Бангора и ежегодно будет жертвовать в её пользу тысячу полновесных фунтов. Он обеспечит жильём три сотни жителей Клифа и Скрэпси, ютящихся в своих деревянных лачугах. Он оплатит университетское обучение сотне самых талантливых школьников. Он щедро одарит бесправных рабочих Коппертауна, влачащих жалкое полуживотное существование на своих фабриках, и выкупит из долговой тюрьмы томящихся там бедняков. А ещё — учредит бесплатную больницу, разобьёт парк, создаст ночлежки и богадельни… Кронпринц размышлял об этом, чувствуя в своём медном теле биение жизни, которого не ведал прежде. Он не замечал, что тело это, немало потрудившееся и сменившее невообразимое множество хозяев, уже не такое новенькое и блестящее, как год назад. Медь — податливый, недолговечный материал, Уилл, вот отчего с шестидесятого года королевский монетный двор стал чеканить фартинги из бронзы… Реверс его стёрся почти полностью, сделавшись нечитаемым, аверс оказался сожжён серной кислотой (не меньше недели он провёл в собственности беспечного химика-любителя), гурт[110] искривился, точно колесо, на которое возложили неоправданно большую нагрузку — не раз и не два Кронпринцу приходилось открывать пивные бутылки или работать, подменяя собой отвёртку. Но Кронпринц не замечал этого — он готовился к своей новой жизни, исполненный самых светлых ожиданий. А потом…

Лэйд сделал вид, что его ужасно заинтересовала витрина обувной лавки. Разумеется, это было лишь уловкой, на которую не мог не попасться Уилл.

— Что потом, мистер Лайвстоун? — беспокойно спросил он, — Вы вечно прерываете свои истории на самом интересном месте.

— А потом прогуливавший уроки школяр расплавил его в железной банке, отлил из него грузило и на дешёвой леске отправил в море. Где тот и остался на веки вечные, погребённый песком, коралловыми обломками и портовым мусором, когда эта леска лопнула. Медный мыслитесь, лежащий на морском дне, который успел понять о людях больше, чем кто бы то ни было…

Под гладкой кожей Уилла, которую так и не успело сжечь солнце Нового Бангора, надулись желваки. Совсем крошечные, но кажущиеся твёрдыми, как острые сколы валунов.

— Да вы смеётесь!

— Я? — Лэйд ухмыльнулся, демонстрируя истёртый временем оскал Бангорского Тигра, в котором уже наметились порядочные промежутки, —