Книга Грехи и погрешности - Алексей Владимирович Баев

мать… Давайте-ка в магазин заедем, Катюша яблок просила.

– В магазин? Окстись, Михаил, – возмутился Волин. – Мы, чай, не с пустыми руками. Яблок в багажнике полная корзинка. И грушовки чуток осталось, и семеринка, и антоновские. А Варенька чего хочет?

– Варька? – улыбнулся в зеркало зять. – Варьке всего хватает. Она деда требует. Ждёт не дождётся, когда вы, папаша, ее научите кораблики из коры резать. Пацанка. С велосипеда недавно грохнулась – будь на её месте малец, и тот бы заныл, рассыпался. А эта ничего. Встала, коленки потёрла. Пап, говорит, руль поправь, чего-то он у меня в сторону отвернулся.

Волин не удержался, расцвёл довольной улыбкой.

– Наш человек. Подожди, Михаил, подрастет, строить вас станет.

– Да-а… Эта станет. Даже не сомневаюсь.

Автомобиль свернул с шоссе в коттеджный посёлок и медленно поехал вдоль новеньких, сверкающих разноцветным мрамором особняков. Остановившись перед въездом на территорию одного из себе подобных, Михаил открыл окно и, нажав кнопку на низеньком столбике, скомандовал:

– Живее открывай! Спишь? Камеру на кой хрен повесили?

– Секундочку, Михаил Александрович, – прохрипело из невидимого динамика.

Ворота плавно разъехались в стороны, и машина бесшумно вкатилась во двор.

– Кучеряво живете, – покачал головой Волин.

– Стараемся, – улыбнулся зять. – Ну что, прибыли. Можно выходить.

Внучки, выскочившие во двор, бегом бросились к старикам. Девочки, отпихивая друг дружку локтями, спешили поделиться с дедушкой и бабушкой новостями. Младшая, шестилетняя Варя, повиснув на дедовой шее уже рассказывала:

– Мы, деда, с Антошей и Вовчиком в воскресенье на пруд рыбачить ходили, так они ничего не поймали, а я целых три рыбы!

– Ой уж, рыбы, – презрительно поморщилась Катя, державшая за руку бабушку. – Мальков каких-то, которых даже Муся есть не стала. Вот мы, бабуль, в школе спектакль ставим про Красную Шапочку, так меня на главную роль взяли!

– Дураки у вас там все! – уже кричала обидевшаяся на «мальков» Варя. – Тебя волком надо было сделать! Зубастая!

– Ты себя-то в зеркало видела?

– Ой-ой-ой! Принцесса дураковская…

– Молчать! – гаркнул Волин. – Что за шум, а драки нет?

– Мы не дерёмся! Мы всегда ругаемся! – весело отчеканила Варя. – А потом миримся. Правда, Кать?

– Миримся, миримся, – отмахнулась старшая. – Давайте мы вам поможем вещи в дом занести.

– Вот это – дело, – потрепал Катю по волосам Валентин Васильевич. Осторожно освободившись из Вариных объятий, он достал из багажника сумку полегче и, поставив ее на землю, скомандовал:

– Берите за ручки. Только вдвоем, она тяжелая.

Девочки, подняв сумку, потащили ее в дом. Михаил, игнорируя выскочившего из будки охранника, сам взял увесистый рюкзак и одну из корзин. Подхватив оставшиеся сумку и лукошко, чем освободил супругу от разгрузочных работ, Валентин Васильевич двинул следом. Замкнула шествие Валентина Васильевна. Она и дверь за собой прикрыла.

Первое, что увидел Волин, войдя в огромный, отделанный полированным зелёным камнем холл – застывший в углу меж двух венских стульев узкий футляр прессованной чёрной кожи с протёртыми до дыр углами…

* * *

Давно это было – почти шесть десятков лет минуло.

Тогда Волины – Валька с матерью и старшей сестрой Алёной только вернулись из эвакуации, из Средней Азии, в родное село, где их и нашел чудом выживший в страшной войне отец. Жутко, аж мороз по коже, но в то же время как-то чересчур по-театральному припадал он на правую ногу и был в свои тридцать стар и страшен. Весь в несмываемом гриме уродливых шрамов, покрывавших рваной сеткой и лицо, и тело.

С жильём была напряжёнка, и семья Волиных летом ютилась в наскоро сооруженном из досок и заборных штакетин сарае, пока в один прекрасный момент отец не явился домой, весело размахивая зажатой в кулак бумагой. Так они обзавелись участком.

И не только они. Слободка возвращенцев росла на глазах. Новоселье готовили всем миром. Строевой лес «достали», вырубив под корень ближайшую рощу. Срубы со стропилами ставили вместе с будущими соседями, отделкой и обустройством, естественно, занимались индивидуально.

К наступлению холодов выросшая на окраине села улица Победы била в небо из побеленных извёсткой труб густыми сизыми струями. Начиналась новая жизнь, и все искренне верили в светлое будущее.

Василий Волин, Валькин отец, пил много, но практически никогда не пьянел. И зверел редко, это точно. Гораздо чаще отыскивал в закромах очерствевшей души ласковое слово и жене, и детям, осыпая непонятно откуда взявшимися диковинными подарками. На самогонку, что ль, менял, которую варил – все соседи признавали – отменную. Впрочем, откуда появлялись гостинцы – не важно. Важнее, что Валькина мать щеголяла по селу, словно городская барыня. В меховых сапожках на хромовых пряжках, в новенькой расписной шали поверх лисьего полушубка и «боярской» чернобурковой шапке. Алёна ж получила на именины вообще роскошный подарок – чёрный и нестерпимо блестящий трофейный велосипед. Такому чуду завидовали не только девчонки, но и все ребята. Без исключения. В очередь записывались, чтоб сестра, когда устанет, разрешила сделать кружок вокруг Дома культуры. Только там была настоящая дорога, посыпанная мелкой щебёнкой и вполне прилично утрамбованная. И не дай бог машину было испачкать или, хуже того, оставить на ней царапину. Всё – виновный немедленно исключался из очереди и на повторную поездку рассчитывать уже не мог.

Вот только Вальке достался предмет странный и назначения хоть понятного, но пустого. Однако красивый до такого нестерпимого ужаса, что паренёк целый месяц даже спал с ним в обнимку.

Откуда отец достал в послевоенном Андреевском настоящую медную трубу, – может, правда, в город съездил тайком, – осталось для семейных, да и для всех соседей тайной за семью печатями.

Труба та была совсем не простой и уж вовсе не такой обыкновенной, с какими выходят на парады военные оркестры или халтурят на кладбищах музыканты поплоше. Судя по всему, возрастом она была старше и самого Вальки, и егойных родителей. Длинная, как черенок от лопаты, и такая ж прямая. Лишь с одного кончика заканчивалась чуть заметным раструбом, а с другого, наоборот, сужалась и становилась плоской. Это, Волин-младший понимал, чтоб губами брать удобнее было. И без съёмного мундштука, как у горна. По всей длине инструмента вилась спадающей спиралью причудливая чеканка со множеством человечков. Валька считать тогда мог только до ста, так их было по сто три раза и ещё несколько. Смешные дяденьки и тётеньки не стояли без дела. Кто дом строил, кто землю пахал, кто рыбу ловил, кто кашу варил. А двое – самые замечательные, с крылышками и с кружочками вокруг голов, с такими же как у Бога и его матери на иконах – на лошадках скакали и в такие же,