Книга Соб@чий глюк - Павел Гигаури

– Кто сказал? Какой Карл Маркс? У тебя психолога Карл Маркс зовут? Я всегда знала, что у тебя не все дома, но ты полный идиот! Как можно общаться с психологом, которого зовут Карл Маркс? Бедная Светка! Ты бы еще себе Адольфа Гитлера нашел! – выпалила Ксения на одном дыхании.

– Ксения, ты на громкой связи, и Карл Маркс все слышал. И потом, какое отношение его имя имеет к теме разговора?

Карл Маркс развел руками. Светка, словно извиняясь, смотрела на Маркса.

– А какая у меня с тобой тема разговора? – растерялась сестра.

– О золотом дожде, сестрица! Знаешь ты, что это такое, или нет? – напомнил ей я.

– А-а, конечно, знаю! – хихикнула она. – Это когда один партнер ссыт на другого. Очень интригующе.

– Ты это делала?

– Советую делать это в душе, а то с постелью потом много возни белье менять, – по-деловому посоветовала Ксения.

Маркс радостно развел руками: мол, ты проиграл.

– Что там у вас происходит? Ну и блядь же ты! Я из-за тебя, бляди, проиграл спор. Все, пока! – попрощался я.

– А вашему Игоряше, похоже, действительно нелегко будет. А кстати, мы ни о чем не спорили, но раз так получилось, то вы мне пять тысяч одной бумажкой должны, – напомнил Маркс.

– Ага, сейчас. Мы ни о чем не спорили. Это я сказал, чтобы сестру подзавести, – пошел я в полный отказ.

– А вас голыми руками не возьмешь, – посетовал Маркс.

– И не надо! И кстати, при чем здесь этот золотой дождь? Мы как-то отклонились от темы, – напомнил я.

– А вы так и не въехали? – удивился Маркс.

– Нет, – признался я, – я как-то отвлекся от всего.

– Коротко: в человеке много собачьего. А как собаки утверждают свою собственность? У вас же есть собака, вы наверняка выводите ее гулять. Что она делает на улице под каждым кустом?

– Я все понял.

– Многие, как ваша сестра, делают это просто для кайфа, они находят в этом дополнительное сексуальное удовольствие, – пояснил Карл Маркс. – Просто устройте интимную вечеринку с шампанским или что вы любите, музыкой и расширьте свои сексуальные горизонты. И все будет клево.

– Только мою сестру не надо приводить в пример, – попросил я.

– Хорошо, не буду.

– И вы утверждаете, что все тогда будет хорошо: я не буду злиться, прощу Светку, и мы будем жить-поживать регулярно? – задал я итоговый вопрос.

– Да, – коротко ответил Карл Маркс.

– А если нет? Деньги вернете?

– Нет.

– Понял. Светка, скажи спасибо, что это только золотой дождик, а не что-то еще, вроде коричневого камнепада. Что, ссаться будем?

– Ну, если надо, – без особого энтузиазма отозвалась Светка.

– Если надо, – эхом отозвался я.

– Вы в чем-то не уверены, сомневаетесь? – спросил Карл Маркс.

– Посмотрите на Светку, какая она красивая! А голая еще красивее! Я думаю, что мы можем на этом сеанс окончить, все дела решены, – подвел я финальную черту. – Все было очень интересно и познавательно, но дальше мы сами. Давай, Светик, собираться.

– Я надеюсь, что эта встреча пошла вам на пользу, – вежливо ответил Карл Маркс.

– Мне безусловно, а вот моей голове нет, – ответил я. – Но все заживет, говорят, на раны иногда писать надо, чтобы лучше заживали.

– Это на ожоги, – уточнил Карл Маркс.

Светка мокрым полотенцем стерла остатки крови с моего лица и шеи. Темное пятно на коричневом диване почти не было заметно. «Наверное, диван такого цвета – от крови людей, которые сидели на нем до меня», – подумал я, выходя из комнаты.

Я не стал вызывать свой «роллс-ройс», но и в метро с окровавленной головой мы не пошли, а вызвали такси. Ждать машину решили на улице – делать это в офисе у Карла Маркса не хотелось: помещение за день порядком надоело.

Мы стояли, прижавшись друг к другу, в маленьком арбатском переулке посреди холодной осени, а город вокруг протекал каплями дождя и медленно погружался в темноту.

– Слушай, Светка, мой кокос просто раскалывается, и боюсь, что это не фигурально, а буквально. Болит все сильнее и сильнее, а левый глаз, кажется, сейчас просто из орбиты выскочит, – пожаловался я.

Этого Светке только и нужно было: я больной и умирающий, а она может проявить заботу обо мне и показать, какая она любящая жена.

– Ой, Артем, надо что-то делать! Мы рядом с Пироговкой, у меня там однокашники работают в клиниках. Я сейчас позвоню Юльке, она в неврологии, что-то посоветует.

Светка с озабоченным видом начала звонить по телефону. Рассказала, что мне на голову упала картина. Про орла Светка не сказала. Она закончила разговор, к нам подъехало такси, и Светка тут же сказала водителю, что у нас меняется маршрут: мы едем в клинику.

– Э-э, слюшай, нет проблем! Поэдем куда скажешь! Хоть на край свэта! – отозвался радостный водитель такси.

– Край света значительно ближе, чем вы думаете, – отозвался я, садясь в машину.

– Э-э, у каждого свой край, – подхватил водитель такси.

– И своя Света, – вторил ему я.

Водитель не понял, шучу я или пытаюсь сказать что-то серьезное.

– Артемчик, потерпи чуть-чуть, здесь совсем близко, – успокаивала меня Светка, хотя я сидел совсем спокойно.

– Что балит, дорогой? Сердце? Слушай, что встал, не едешь никуда? – переключился водитель с меня на машину впереди.

Мы выехали на Садовое кольцо, заполненное стоящими машинами, но наш водитель, однако, умудрялся влезать даже в небольшие щели между бамперами. Все отчаянно ему сигналили, но тормозили, пропуская нашу машину.

Вдруг мимо нас на бешеной скорости пролетел черный «гелендваген» с сиреной и мигалкой.

– Вот ишак-шайтан! Куда летит? Зачем? Я тебе так скажу: хороший человек так ездить не будет! – заключил водитель такси.

– Почему? – удивился я заключению таксиста.

– Людей не уважает. А ведь наверняка за водкой едет!

Я взял телефон и вбил в него: «С сиреной около Зубовской? За водкой?»

Удивительно быстро получил ответ: «Шпионишь. Это госизмена!»

Я ответил: «Таксист говорит, ты шайтан! И людей не уважаешь».

«Передай своему Хоттабычу, что «он уважать себя заставил», а водка нужна отметить представление к ордену ха!»

«И лучше выдумать не мог», – ответил я.

В ответ мне пришло эмоджи в виде дымящейся кучи дерьма.

Вот как мир тесен. Все дороги сводятся к Зубовской.

Левый глаз болел все сильнее, о чем я сообщил Светке.

– Перестань смотреть в телефон, это может усилить боль. Покажи мне левый глаз. Я же все-таки офтальмолог. Это тот глаз, в который тебе водяной двинул?