Книга Ведьмина звезда. Дракон Памяти - Елизавета Дворецкая

– Он тоже. Он занял чужое место.

– Нет. Его обещало пророчество в Стоячих Камнях.

– Это я слышала. Ты сам-то слышал это пророчество? Дерево мести… Всходы, политые кровью на пашне мечей… Что-то такое. Гадость, в общем. Ничего хорошего. Зачем нам все это? Зачем тебе все это?

Гуннфрида положила руки на грудь Хагиру и потянулась, стараясь заглянуть ему в глаза. Во взгляде ее таилось ожидание и подавляемая тоска. Хагиру вдруг стало жаль ее: она, юная, красивая, умная девушка, никогда не державшая в руках оружия, на деле такая же пленница этой проклятой войны, как и он сам. Но он хотя бы из детства помнит мирный и сильный Квиттинг, а Гуннфрида родилась в побежденном племени, война старше ее, и каждый ее вздох был отравлен войной. А в чем она виновата?

Хагир обнял ее, и она торопливо, как будто ловила что-то убегающее, обвила руками его шею и прижалась к нему крепче.

– Зачем тебе это? – сбивчиво шептала она, и Хагир чувствовал, как сильно и часто у нее бьется сердце. – Зачем тебе этот конунг, это войско, вся эта дрянь! Бросай его и перебирайся к нам! Будешь у нас сидеть в дружине на почетном месте, лучше чем у твоего старого Стормунда! У нас усадьба, скотина, люди нас уважают! Пусть этот тролль сам разбирается со своей глупой спесью, со своей матерью-рабыней, со своим дядей-придурком, со своим троллем-воспитателем, со всеми этими болванами, которым надоело жить! Хочешь, я выйду за тебя замуж? Мне не нужно никого больше, я же вижу, что ты один тут – достойный человек! Пойдем с нами!

– Я не могу. – Хагир коротко качнул головой. – Я все это затеял. Я втравил Квиттинг в новую драку, я вытащил Бергвида из свинарника. Чтоб я сдох, но я это сделал почти своими руками. Я очень этого хотел. И теперь я не уйду, пока все не кончится.

– А когда это кончится? Собрать войско и разом покончить со всем – не выйдет. Мой отец говорит, что нет сил, что не время, что ничего не получится! Верь ему, он умный человек! А без войска что это за дело? Вы будете ловить фьялльские корабли, потом Торбранд Тролль пришлет людей изловить вас! Рано или поздно вы попадетесь. Тебя же убьют! Глупый, ты что, не понимаешь? – Гуннфрида говорила злобно и в то же время казалась несчастной, слезы звенели у нее в голосе и блестели в глазах. – Я вижу! Моя мать отличала людей, которым скоро умереть! И я отличаю! Если ты пойдешь туда, тебя убьют! Я не хочу, чтобы тебя убили! Ты сильный, ты можешь жить… Ты поможешь нам, а мы – тебе. Мы выживем вместе. А иначе и мы погибнем, и ты… Кто тогда останется? Этот пьяный тролль? Ты что, не хочешь жить?

Хагир пожал плечами. Он не знал, что сказать. Ни звание конунга, ни любовь достойной девушки его сейчас не привлекали; он сам себе казался мертвецом, у которого нет ни желаний, ни чувств.

Гуннфрида потянулась к его лицу и поцеловала его, как будто хотела переубедить, поцелуями разбудить в нем уснувшую любовь к жизни. А в его памяти встала Хлейна. Все как тогда, в роще Бальдра. Почему-то все остальные женщины рядом с ней казались ненастоящими, и сейчас Хагиру мерещилось, что это Хлейна опять целует его, и теперь он вовсе не хотел твердить ей о какой-то мести, о долге перед родом… Только ради нее и стоит жить, только к ней и стоит стремиться… Не открывая глаз, Хагир обнимал Гуннфриду, невольно стремясь найти утешение в близости хоть одного живого существа, и ему казалось, что он просит прощения у самой Фрейи за свою прежнюю самолюбивую глупость. И тяжесть в душе растаяла, как будто богиня сжалилась, совершила чудо и превратила чужую девушку в его объятиях в ту, которая единственная была нужна ему…

В сенях за дверью затопали шаги, дверь коротко скрипнула, потом распахнулась, и пьяный голос заорал:

Ярко цветет шиповник

Летом на ветках зеленых!

Гуннфрида вздрогнула, вырвалась из рук Хагира и спряталась к нему за спину. Он поднял голову: на пороге стоял Вебранд, упираясь ладонями в оба косяка и изображая собой некую живую дверь. Кто-то толкал его в спину, норовя выставить во двор и пройти, а он увлеченно пел:

Я видел цветок прекрасней —

Тебя, береза нарядов!

При этом Вебранд смотрел прямо на Хагира, и в лице его было что-то снисходительное и нарочитое: для тебя стараюсь. Хагир потер лоб ладонью, как разбуженный. За спиной прошуршали легкие шаги: Гуннфрида исчезла за углом дома. Один из хозяйских хирдманов вытолкнул наконец Вебранда из дверного проема и прошел во двор, Вебранд привалился к стене и запел дальше:

Радуют дерево битвы

Громы оружной речи!

Но лучшей отрады не знаю,

Чем липа огня прилива!

– Вот набрался! – бормотал хирдман. – Каков воспитатель, таков и… Ну и конунг у нас будет!

Что мне сокровища ярлов —

В битве дробитель гривен

Лучше награду получит —

Фрейю прекрасную гребня![17]

– выводил Вебранд ему вслед, слегка покачиваясь и увлеченно закатывая глаза.

– Ну, хватит! – унимал его Хагир. – Такими стихами с ног собьешь! Любой пьяный тролль лучше сочинит!

– А? – Вебранд перестал орать и похлопал глазами. – Не всякий тролль вспомнит подходящую песню вовремя. А где девушка? – Он вытянул шею, заглянул Хагиру за спину, но никого там не нашел. – Убежала? Ну, и правильно. А ты молодец! – Он опять хлопнул Хагира по плечу, и тот отметил, что уже привык к этим тяжеловесным выражениям дружбы. – Мой воспитанник не умеет ее ценить – ему бы только напиться да орать о своей мамаше! Весь в нее! Такой же самовлюбленный болтун! Отбери у него девчонку, он другого и не стоит!

– Ладно! – недовольно хмурясь, Хагир махнул рукой. Ему не хотелось об этом говорить. – Откуда такой сногсшибательный стих?

– Я сам и сочинил! – с гордостью доложил Вебранд. – Что, ничего? А! Я ведь тоже однажды отобрал девчонку у одного надутого болтуна! Мне ее нипочем не хотели отдавать – ну, так я сам взял! Так и надо! Это я ей сочинил. Я сказал, что она будет моя, так все и вышло!

– И чем все кончилось?

– А чем… – Вебранд сглотнул, задумался, и Хагиру уже казалось, что тот забыл, о чем они говорят. – Да ничем! Чем все кончается? Костром и погребальными башмаками. И я там буду… в свое время. Осталась одна писклявая… Одна такая вот маленькая девчонка. – Вебранд неопределенно повел в воздухе рукой, не решаясь наклониться, чтобы не потерять равновесия. – Ее воспитывает дочь конунга! Вот какого я знатного рода![18]Хе-хе! Ты ведь рад, что познакомился со мной? Ведь я – надежный друг?

Вебранд заглянул Хагиру в глаза, вытягивая шею, чтобы стать повыше. Хагир хмурился: он не любил пьяных откровений, клятв и заверений. Но глаза Вебранда были не так уж и пьяны: они смотрели в надеждой и ожиданием. И Хагир вдруг с изумлением осознал: а ведь у него сейчас нет никого ближе, чем этот непонятный человек, год назад бывший его самым злым врагом. Этот человек… Как давно Хагир даже в мыслях не называл Вебранда полуоборотнем! Тот вовсе не сделался лучше, просто Хагир привык к нему, и скрипучий смех, когда-то так раздражавший, теперь вовсе не кажется противным. По привычке он вспомнил Стормунда, но и это воспоминание не вызвало в душе никакой ненависти к убийце прежнего вождя: Стормунд теперь казался жертвой какой-то стихийной силы. А Вебранд, что ни говори, делает то же дело, которое делал бы Стормунд, останься он в живых, – сражается с фьяллями.