Книга Невидимка и (сто) одна неприятность - Яна Ясная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отлично. Просто прекрасно. Теперь я могу идти?..
— Детали вашего конфликта с мистером Эриндейлом.
Все же, я был прав, когда подозревал, что это надолго…
— Он побил меня, я побил его, — подумал и справедливости ради уточнил: — Дважды.
— Причина?
— Он идиот, — буркнул я себе под нос.
— Простите?
— Если цитировать мистера Эриндейла, я его бешу. Он меня, впрочем, тоже.
— Исчерпывающе, — не удержавшись, крякнул мистер Кроуч.
Мистеру Торнвелу положение крякать не позволяло, хотя по лицу было видно — очень хотелось.
Он погонял меня еще по вопросам, связанным с Эриндейлом, с моими поездками домой, пытаясь подловить на оговорках и несоответствиях, но, к его великому сожалению, не преуспел. В итоге тяжело вздохнул и резюмировал:
— По этому делу школой будет проведена серьезная проверка. В ожидании результатов этой проверки, вы проведете время в изоляторе. Мистер Кроуч, будьте любезны сопроводить мистера Лагранжа в подвал, а затем привести ко мне мистера Эриндейла.
От злой досады свело челюсти. Тварь-Эриндейл таки сумел мне навредить, отобрав драгоценные часы.
А может быть, даже дни…
Я не знаю, что я с этим подонком сделаю.
Выходя из кабинета я услышал, как ректор просит секретаря:
— Наберите, пожалуйста, номер мистера Лагранжа…
И досаду слегка разбавило всколыхнувшееся злорадство. Это прекрасная идея, господин ректор! Просто таки замечательная! Все случившееся Эрику Лагранжу очень понравится, я вам гарантирую!
Погрузившись в эти ощущения, я шел за Кроучем, не замечая ничего вокруг, пока не услышал шелест на периферии:
— Лагранж...
Вздрогнул, обернулся, встретился с огромными черными глазами, в которых плескалось беспокойство и непонимание.
— Лали, я…
— Мисс Хэмптон, — резко оборвал меня наставник. — Почему вы не на занятии?
— Я… я… — девушка растерянно хватнула ртом воздух. — Простите, мистер Кроуч.
Она опустила голову и, повернувшись на каблуках, убежала.
— Идемте, мистер Лагранж.
Вдоволь насладиться всеми прелестями магической блокировки мне не позволили. Не прошло и пары часов, как в двери провернулся ключ и снова возник мистер Кроуч. На мои удивленно поднятые брови — что? уже все? вот так сразу? — он хмуро пояснил:
— Мистер Лагранж желает вас видеть.
Зато я его не желаю, но почему-то мое мнение никого не интересует. Ладно, может у меня все же получится как-то увидеть Лали и сказать ей, чтобы не придумывала себе ерунды, что к наркотикам я не имею ни малейшего отношения ни в каком виде и качестве, и что Алисон знает про нас, и чтобы была осторожнее, потому что я умолчал про возможного второго призрака, не хотел слишком беспокоить, но…
Умом я понимал, что даже если мы пересечемся в коридоре, мне не дадут сказать и четверти того, что хотелось. Только повода выбеситься на не давшего нам поговорить наставника не появилось — Лали нигде не было.
Панорамные окна замковых коридоров, по-прежнему открывавшие взгляду дивные виды заросших лесом гор, удивительно дисгармонировали с моим состоянием и вместо умиротворения селили в душе тоску, злость на собственное бессилие и обреченное желание когда-нибудь выбраться из этого дерьма, в которое меня затолкал заботливый родитель.
Но коридоры с видами закончились быстро, а дерьмо виделось бесконечным.
В пустующей без секретаря приемной мистер Кроуч буркнул мне:
— Можешь сесть.
Но я только мотнул головой: если на то, чтобы не шагать по приемной, выплескивая напряжение в движении, моего самоконтроля еще хватало, то на то, чтобы демонстрировать расслабленность сидя — уже нет.
Я прислонился к стене — руки в карманах, нога за ногу, вальяжная наглая поза, которая выбесит папочку еще до того, как мы обменяемся хотя бы словом — и прислушался к голосам за неплотно прикрытой дверью кабинета.
А голоса, между прочим, постепенно набирали силу. Разговор в ректорской шел на повышенных тонах.
Эрика Лагранжа, первого мага страны, председателя и почетного члена всего на свете, слышно, впрочем, не было. Солировал ректорский гневный голос:
— Мистер Лагранж, что вы себе позволяете?
Да всё. Всё он себе позволяет, мистер Торнвел. Вы даже не представляете, с каким размахом.
— То что мы пошли вам навстречу, согласились на уступки, не означает, что вам позволено всё, что угодно!
Вообще-то, означает. Коготок увяз — всей птичке пропасть, митер Торнвел, а наш с вами дорогой мистер Лагранж из тех, кто выжмет максимум из любой представившейся возможности. И из любого, кто подвернется под его руку.
Вот только почему “вам”, а не “вашему сыну”?..
— Нынешняя ситуация переходит все границы! — лютовал Торнвел.
Это он, конечно, зря. Сейчас родитель даст ему выговориться, а потом покажет, что такое на самом деле — “переходит все границы”. Рычагов давления у него имеется во множестве, на самый взыскательный вкус — и на самый строптивый хребет.
Плавали, знаем.
— Наркотики в моем заведении — это не шутка, и мы планируем провести тщательное расследование с привлечением аттестованных специалистов, кроме того, с этого момента отменяются все послабления режима, вроде поездок домой на выходные, а если вас это не устраивает — вы можете в любой момент забрать вашего отпрыска, и…
Дослушать мне не удалось. Мистер Кроуч, тоже гревший уши о разговоры начальства, спохватился, что я занимаюсь тем же самым, и, укорив меня взглядом, прикрыл дверь.
А жаль.
Там скоро должно было начаться самое интересное: виртуозное и непринужденное уничтожение самолюбия противника.
В тишине приемной время потянулось гораздо медленнее.
Мне, наверное, следовало болеть за ректора.
Если ему удастся меня отсюда выпереть… Лали осталось каких-то полтора года. Полтора дурацких года — если, конечно, у нее это тоже серьезно, и она не закрутит любовь с каким-нибудь придурком, вроде Эриндейла, а дождется меня.
Я-то ее дождусь без всяких “если”.
А без меня здесь, в “Горках”, ей станет легче — рассосется центр напряжения, рассеется досаждавшее ей внимание.
Всякие истеричные королевы и короли не будут шарить по ней взглядывая, выискивая “десять отличий от прежней Невидимки”, и не втянут ее в свои игрища.
А отцу придется здорово потрудиться, чтобы найти другое подходящее под его требования заведение. Я могу предположить разве что тюрьму, но оттуда, вот жалость, на выходные не отдают!