Книга Выжившие - Дикон Шерола

— Я видел твои исколотые руки, — произнес Киву. — И сейчас, глядя в твои глаза, вижу медные пятна. Что ты с собой сделал, Дима?

— Это не я. сделал, — Лесков криво усмехнулся. Боль в сломанной руке, приглушенная «эпинефрином» снова начала давать о себе знать. А значит, и само тело скоро потребует дополнительной инъекции.

— Каким образом вы научились обращаться? — продолжал Бранн.

— Когда хочешь жить, еще не тому научишься. Мне ли вам объяснять, каково это

— хотеть выжить?

— Я знаю, что твоя мать была обычной женщиной. Ты не можешь обращаться в истинную форму без постороннего вмешательства. Так что. Судя по твоим исколотым рукам, я могу предположить, что ты что—то колешь себе. Какой—то наркотик, верно? Сильверстайн сказал, что ты болен. У тебя энергетика.

— Это не имеет значения, — прервал его Лесков.

— А что имеет, Дима? Ты мог принять предложение «процветающих» и жить здесь. В достатке и тепле. А вместо этого ты уничтожил свой организм ради людей, которые спустя несколько десятков лет начнут новую войну. Скажу даже больше: вскормленные мирной жизнью зажравшиеся потомки начнут говорить, что «процветающие» были правы. Историю перепишут. Памятники ваших героев снесут. Тебя и твоих сторонников объявят врагами, которые мешали развитию прекрасного будущего.

— А что, по—вашему, ждет вас?

В ответ Бранн насмешливо улыбнулся:

— Пока существуют люди, будут существовать и войны. А значит, такие как я, будут жить вечно.

Дмитрий отвел взгляд. В отличие от Бранна он не заглядывал так далеко. Перспектива умереть от «эпинефрина» или быть убитым борцами за трон была куда более реальной.

— Есть место, где можно укрыться, — произнес Киву. — Я перемещусь туда сегодня и хочу, чтобы ты отправился со мной. Тебе нужно восстановиться. Пускай заканчивают войну сами, а мы исчезнем. С сегодняшнего дня мы перестанем существовать, а потом вернемся спустя пару лет и начнем новую жизнь под другими именами.

Лесков отрицательно покачал головой:

— Я возвращаюсь домой.

Бранн молча проследил за тем, как Лесков поднялся с места и направился к телепортационной «арке». В руке Дима по—прежнему держал фотографию своего отца — Киву позволил ему забрать ее с собой. Наверное, это было правильно — отдать ему снимок хотя бы сейчас.

Затем румын тоже поднялся с кресла и, приблизившись к порталу, прикосновением ладони активировал его. Начался уже привычный процесс синхронизации.

Какое—то время оба мужчины молчали, после чего Дмитрий слабо улыбнулся и произнес:

— Всё—таки «братья» — слишком громкое слово для нас. Но я рад, что могу назвать вас своим другом. Я благодарен вам за все, что вы для меня сделали.

— А я благодарен твоему отцу, — тихо ответил Киву. — Ты был моим единственным шансом сказать ему спасибо.

Глава XXIV

Глаза Вики были закрыты. Так ей было проще абстрагироваться от происходящего и погрузиться в успокаивающее тепло родных объятий. Она сидела на коленях у отца, положив голову ему на плечо и не смея пошевелиться. Ей казалось, что любое движение испортит спасительное равнодушие, в которое она наконец сумела провалиться.

Лицо девочки все еще блестело от слез, но рыдания, рвавшиеся из груди, наконец утихли. Теперь она могла лишь прислушиваться к ровному дыханию Ивана и ощущать, как его ладонь то и дело поглаживает ее по спине. Как в раннем детстве, когда она с криками просыпалась от кошмаров, а он приходил в ее комнату, чтобы успокоить.

Вика стала старше, но кошмары никуда не ушли. Они лишь изменили свое лицо, превратившись в чудовищную реальность, о которой она прежде даже не догадывалась. Когда ей исполнилось три года, самым страшным монстром в ее жизни был человек, врывавшийся домой пьяным и раздраженным. В гневе он обрушивался на ее мать, избивал, таскал за волосы, орал так, что дрожали стены. Потом заваливался спать, чтобы, проснувшись, начать всё сначала.

Иван стал тем, кто забрал Вику от монстра, но все же не сумел уберечь ее от других. Эти новые чудовища тоже были рождены людьми, но имена их были не человеческими. Война. Оружие. Смерть.

Да, смерть… Вика сполна насмотрелась на нее в тот день, когда роботы «процветающих» ворвались на Спасскую. Она видела изуродованные тела убитых мужчин, женщин, стариков и детей. «Ликвидаторы» не щадили никого. Они шли вперед, бездушные и неумолимые, идеально олицетворяя тех, кто их сюда послал.

Но если тот день был полон безумного ужаса, то этот душил девочку болезненной пустотой. Она давила на грудь, будто огромный камень, который с каждой минутой становился все больше. Единственным лекарством служили объятия отца.

На миг девочка приоткрыла глаза и снова увидела глубокую царапину на шее Ивана. Один из осколков случайно порезал его кожу, и Вика ощутила жгучее чувство вины. На глаза в который раз навернулись слезы. В тот момент она потеряла над собой контроль и, наверное, уничтожила бы всю комнату, если бы не отец.

В памяти девочки возникла палата Адэна. Вспомнились постель, на которой он лежал, опутанный проводами, стены, окружавшие его своей белизной, небольшой телевизор, стоявший на тумбочке, пара металлических стульев. И, конечно же, аппарат жизнеобеспечения, который в какой—то момент сделался ненужным.

Этот страшный вечер Вика захотела провести подле Лунатика. Конечно же, ей запрещали. Иван словно предчувствовал, что может случиться, но девочка стояла на своем.

— Если бы там лежал Дима или Рома, ты бы спал спокойно в своей комнате? — в слезах воскликнула она. И, наверное, этот вопрос стал решающим. Чуть поколебавшись, отец все же согласился при условии, что останется в палате вместе с ней.

Поначалу всё было спокойно. Вика сидела у постели спящего, Иван и дежурный врач — чуть поодаль. В воцарившейся тишине девочка скользила взглядом по изможденному лицу Адэна, словно пыталась запомнить каждую его черту. В тот момент она впервые поймала себя на мысли, что совершенно не чувствует времени. Прежде ей было трудно долго усидеть без дела, но сейчас.

Сейчас весь мир сузился до размеров больничной палаты. И страха, который пожирал Вику изнутри. Она заставляла себя не думать о плохом, не цепляться за разные жуткие мысли, но они все равно возвращались. Что—то приманивало их в сознание, словно шакалов, почуявших отчаяние своей жертвы.

Лунатик спал, а она, Вика, могла только догадываться, что он видит в своем сне. Внешне Адэн казался спокойным, но девочка знала, что сейчас он сражается вместе с остальными.

— Пожалуйста, победи, — беззвучно прошептала она, осторожно коснувшись руки спящего. — Хоть бы у тебя получилось!

Она не знала, сколько прошло времени с тех пор, как Адэну вкололи «эпинефрин», но в какой—то момент почувствовала, что что—то в комнате начало меняться. Встревоженная, она обернулась на отца и дежурного врача, и к своему удивлению обнаружила, что их стулья опустели. В комнате не было никого кроме нее и Лунатика.