Книга Долиной смертной тени - Дмитрий Володихин

Кто-то сдавленно хрюкнул. Дама-картежница опустила голову, чтобы широкие поля ее шляпы, закрыли улыбку.

Гримаса досады исказила лицо моего обидчика. Теперь и ему некуда было отступать.

– Я оставляю выбор оружия за собой.

Следовало бы сказать в ответ нечто правильное, красивое, исполненное достоинства. Да.

И я выдал:

– Мухомор лощеный!

Господи, откуда он взялся, этот треклятый мухомор? Понять не могу…

Хрюканье стало громче.

– Так его! – вновь поддержал меня колонист.

– Господа, дуэли запрещены. – Напомнил лысый. – Это даже не нарушение устава, это откровенная уголовщина.

– А что? Обычай древний, почему бы не обновить? – вполголоса возразил аристократ.

– Не следует вам в это вмешиваться, Павел Игнатьевич, – с холодком в голосе ответил ему лысый.

– Отчего ж, Глеб Алексеевич? Я…

– …И это будут пистолеты. С тридцати шагов. Немедленно. – прервал их спор лейб-гусар.

Сказанное прозвучало с должной твердостью и решительностью. Общий смысл гадостно совпал с моим настроением. «Ладно же, – думал я – не морду разбитую получишь, так пулю в лоб. Очень хорошо».

Благо, оружие было под рукой. В вооруженных силах Империи выдают его в день присвоения первого офицерского звания; с ним служат и его сохраняют после ухода в отставку. В казенный арсенал оно возвращается только после смерти владельца. Пистолет может быть либо в кобуре, на правом боку, либо дома, в специальном сейфике, и код замка на этом сейфике не должен знать никто из родных и близких. Если ты пришел к даме сердца, и она сочла допустимыми обстоятельства, при которых мундир становится излишним, положи оружие туда, где ты его можешь видеть. Здесь, на этой планете, у меня пока не было ни дома, ни чего-либо хоть отдаленно напоминающего дом…

Мне показалось, будто кобура искусительно шевелится.

– Терлецкий опять стреляется… – не знаю, кто произнес это. Но сейчас же комната наполнилась шепотками:

– А какой стрелок… шу-шу-шу… прошлый раз флотского ранил в голову… шу-шу-шу… убьет мальчишку… шу-шу-шу… проклятый бретёр… шу-шу-шу…

Он хочет убить меня, чтобы избавиться от неслыханного позора? Так я сам убью его!

Мой кивок заменил слово «да» или «отлично», или длинный частокол сквернословия с тем же общим смыслом «да».

– Я запрещаю вам это! – загремел штаб-офицер.

– Господа, опомнитесь, вы же христиане… – вторила ему дама в сливочной шляпе.

Но слышались и другие голоса:

– Славно было бы посмотреть на хорошую драку…

– Давненько у нас не было…

– Р-распоясались? Амир-хана вам мало? – Прикрикнул штаб-офицер. А когда гомон утих, он добавил:

– Во-первых, это недостойно. Во-вторых, глупо. В-третьих, если кто-то не понял «во-первых» и «во-вторых», патруль прибудет сюда незамедлительно. Что за игрища?! Ваши жизни принадлежат не вам самим, а государю и стране.

– Дело говорит полковник, – встрял хуторянин. Сказав это, он набуровил себе стопку анисовой и отработанным движением влил горючее в баки.

– Покиньте клуб. Сейчас же. – Спокойно резюмировал аристократ.

– А как же с делом-то… разобраться? – поинтересовался кто-то у меня за спиной.

Но мы с лейб-гусаром без промедления воспользовались последним советом. Его можно было трактовать по-разному. Как «охолоните» и, в равной степени, как «найдите место, где нет докучливых законников».

Мы поняли его одинаково.

Вслед за нами из клуба высыпало человек шесть. Должно быть, они истолковали совет так же, как и мы.

– Давайте-ка в парк, юноша. Он здесь, неподалеку, и есть в нем чудное местечко… Как специально приспособили.

Я молча последовал за ним. «Юноша»… Тоже мне, дедунюшка выискался.

По дороге худощавый пехотный капитан с устрашающим шрамом на лбу и унтер из военных музыкантов напросились нам в секунданты. Я не стал спорить: пусть все будет по правилам.

Мы шли минут десять, деревья обступили нас со всех сторон, мертвенно-бледные шары фонарей, скупо разбросанных по берегам парковой аллеи, почти сливались с призрачной мутью стареющей белой ночи. Дождик давно перестал. Светляки сигарет, негромкое покашливание, судорожный звяк подковок на каблуках офицерских ботинок… Наконец, Макс объявил:

– Вот она, заветная полянка. Юноша, как настроение?

– Лучше б нам общаться через секундантов. Благо, они у нас появились.

Сухой смешок.

Пока унтер и капитан проверяли наше оружие и вынимали из обойм патроны, оставляя по одному, я огляделся. Тяжелые темные ели, фонтанчик, не работающий в такую позднь, скамеечка для романтически настроенных влюбленных… Детский сад, да и только! Еще бы пистолеты наши зарядить пистонами, а вместо пуль – по горсти конфетти…

От шампанского меня клонило в сон, смысл происходящего ускользал.

Унтер спросил нас:

– Орел или решка?

– Орел, – ответил я ему.

– Ну а мне – что осталось… – откликнулся лейб-гусар.

– Отлично. Следите за монеткой.

Рубль завертелся в воздухе, дзынькнул о камень бордюра, подпрыгнул, покатился и, наконец, застыл. Это жизнь моя вертелась и прыгала, но я оставался совершенно равнодушен. Не столько от храбрости, правда, сколько от шампанской одури.

– А парень-то неплохо держится… – вполголоса сказал один из наших спутников другому.

– Ему и счастье прямо в рот! – послышался ответ.

Двуглавая царственная особа ртутно отсвечивала, лежа под фонарем.

– Вы стреляете первым, лейтенант…

Унтер принялся отмерять шаги.

Мой обидчик потребовал:

– Митенька, а ну-ка объясните юноше правила.

Капитан по-простецки забычковал курево, откашлялся и прогундосил:

– Цельтесь в голову или в ногу, если попадете в корпус, это будет порухой вашей чести. После выстрела вы не покидаете позицию. Можете встать боком. Можете закрыться пистолетом… хотя кой черт им закрываться, я не знаю. Не те времена, пушчонка маловата… Все, что ли?

– Митенька, не стоит халтурить в таком деле…

– Да! Точно. Отчего ж я забыл? Если оба вы промажете… вторично можете стреляться через тридцать суток. Через тридцать же?

– Вроде, да… – неуверенно подвякнул унтер.

– Да черта ли тебе в подробностях, Терлецкий? Что ты тянешь? Встань, где положено, и молчи…

– Ну и хамло ты, Митенька.

– Такого, значит, товарища ты себе подобрал, дурья башка.