Книга История одной кошки - Гвен Купер

Когда я жила с Сарой и у меня расстраивался желудок, она гладила меня по голове и приговаривала: «Тихо-тихо, девочка. Не волнуйся. Все будет хорошо. Все будет просто отлично…»

Но ничего отлично уже не будет, потому что на помощь Боли спешит Темнота. Как будто тебе на голову натянули черный мешок. Только через пару секунд я замечаю, что тело становится легче, как будто я ничего не вешу. Чем ближе подкрадывается Темнота, тем дальше отступает Боль.

А потом происходит странное: Сара здесь! Я не вижу и не слышу ее, но чувствую ее присутствие в комнате, как негромкое жужжание телевизора, когда он работает при выключенном звуке. Сара… Но сейчас Темнота отступит, и я каким-то образом понимаю, что Сара тоже уйдет. Я стараюсь не открывать глаза, остаться внутри Темноты, где мы с Сарой найдем друг друга.

«Сара! — думаю я. — Не оставляй меня, Сара… Я знала, что ты за мной вернешься. Знала, что ты меня найдешь. Знала…»

А потом все погружается в Темноту и Тишину.

Часть третья

Глава 13
Сара

Весной 1994 года Лауре исполнилось четырнадцать, она пошла в девятый класс в школу Стайвесент в Бэттери-Парк-Сити. Впервые она каждый день самостоятельно пользовалась автобусом и метро. Раньше это меня бы испугало. Но к власти пришел мэр Джулиани и начал бороться с такими явлениями, как граффити, уличные преступления, проделки бездомных, которые подходят к окну твоей машины со скребком, пока ты стоишь на перекрестке. Он избавился от коррумпированных полицейских, которые много лет брали взятки и позволяли продавать наркотики прямо на улицах. Без сомнения, и Нью-Йорк в целом, и Нижний Ист-Сайд в частности, с каждым днем становились все чище и безопаснее.

В Нижнем Ист-Сайде, впрочем, по этому поводу царили противоречивые настроения. Конечно, преступников никто не любил, но своими граффити мы гордились. Такие люди, как Кортес и Кейт Харинг, считались признанными художниками, которые занимались законным видом живописи. Находились те, кто ворчал, что Джулиани — фашист. Я бы ответила так: «Может, и фашист, но знаете что? Наркоторговцы тоже фашисты. Теперь ничто не грозит моей дочери и ее подружкам, когда они идут по улицам. Никто не указывает ей, на каком углу стоять, а на каком не задерживаться».

«Качество жизни» — называлась кампания Джулиани. Вначале мы все думали, что это пойдет нам исключительно на пользу. Но в конечном счете мы осознали, насколько «расплывчатым» является выражение «качество жизни». Ведь трактовать его можно как угодно.

Позже, когда пыль улеглась, адвокаты и журналисты пытались воссоздать хронологию того, что произошло 3 июня 1995 года. Нам удалось выяснить некоторые факты — все началось со звонка одного встревоженного жителя, который набрал «911» и сообщил, что с заднего фасада нашего дома отвалилось несколько кирпичей. Никто не спорил, что владельцы наших домов несколько лет отмахивались от необходимого ремонта. Маргарита Лопес, член городского совета от нашего округа, позже поставила власти в известность о девяноста восьми нарушениях: класса Б (достаточно серьезных, чтобы начать судебное разбирательство) и класса В (должны быть ликвидированы в течение двадцати четырех часов). Мы, жители дома, сплотились, выбрали представителей, подали властям официальную жалобу. Но власти для нас ничего не сделали. Все жильцы — в основном старики, иммигранты или просто бедняки. Мы работали. Ежемесячно платили аренду и ежегодно — налоги. Но долго не протянули.

Нам предлагали деньги, адвокаты настаивали. Кто-то должен был заплатить за случившееся. Я поприсутствовала на нескольких собраниях, но сердце к этому не лежало. Разве можно что-то изменить? И в итоге мы остались ни с чем, или почти ни с чем. Я не удивилась и даже не расстроилась. К тому времени уже все сломались. Мы были развалившейся группкой Шалтай-Болтаев, и не хватило бы никакой конницы, никакой королевской рати во всем Нью-Йорке, чтобы собрать нас воедино снова.

Субботнее утро. Лаура порывисто носится по квартире в ночнушке с рисунком, на котором изображена девочка, стоящая у окна многоквартирного дома, очень похожего на наш. Эта девочка выбросила в окно часы. «Джейн хотела посмотреть, как летит время», — гласила надпись. Несмотря на то что за последний год Лаура очень вытянулась, рубашку она носила детскую. Я с трудом узнавала в этом подростке свою дочь. Я в ее возрасте никогда не надела бы такую ночную рубашку. Я тогда уже пыталась быть взрослее. Всего через пять месяцев Лауре исполнится пятнадцать. Мне было пятнадцать, когда я познакомилась с Анис. Случайная встреча целую вечность назад, в комиссионном магазине, куда я даже не собиралась заходить. И почему-то с того самого дня события стали развиваться одно за другим, и я оказалась здесь. У меня дочь-подросток и эта квартира.

В «Ушной сере» до обеда мне делать нечего. Тем не менее я встала рано, потому что рано проснулась Лаура. Я пою на кухне, пока жарю тосты и насыпаю хлопья для нас обеих. Лаура ждет, когда из старинной тесной синагоги через два дома от нашего вернется мистер Мандельбаум. Последние пятьдесят лет он каждую субботу ходит туда молиться. Однако сегодня все по-другому. Сегодня шавуот, праздник, который знаменует тот день, когда Бог даровал еврейскому народу Тору. Изкор — еврейская поминальная молитва — повторяется за год четыре раза. Один из них приходится на шавуот, и мистер Мандельбаум произносил сегодня изкор за любимую супругу, которая умерла во сне прошлой зимой.

С тех пор мистер Мандельбаум очень изменился. Он шарил взглядом по комнате, а не смотрел в лицо собеседника во время разговора. Голос, который раньше гремел в коридорах и был слышен даже у нас в квартире, ослаб до шепота. Он забывал вовремя принимать лекарства. Казалось, даже Хани почувствовала разницу. Они всегда были близки, она всегда была «его» кошкой — его и Лауры, — но сейчас она буквально не отходила от него. Когда бы мы ни заглянули к нему, Хани сидела у него на коленях или рядом на подлокотнике кресла. В ее нежных глазах читалась тревога, когда она следила за малейшим движением хозяина. Если бы Хани не нуждалась в индейке из магазинчика на углу, которую она так любила, мистер Мандельбаум вообще не ходил бы в магазин.

Мы с Лаурой старались проводить с ним как можно больше времени. Но, учитывая то, что нужно было ходить на работу и в школу, свободного времени оставалось немного, и слишком долго мистер Мандельбаум сидел в одиночестве в квартире, наполненной фотографиями жены и сына, которых он потерял. Слишком много времени единственным его собеседником была кошка. Книга, которую читала миссис Мандельбаум перед сном в ту ночь, когда умерла, так и лежала лицом вниз на кофейном столике, где она ее оставила, прежде чем лечь спать. Лаура только вчера к нему заглядывала, сердце разрывалось от скорби при взгляде на пустую кухню, где Ида каждый год готовила на праздник блинчики с сыром. Сегодня Лаура решила вывести мистера Мандельбаума на прогулку, возможно, угостить блинчиками «У Катца». Что угодно, лишь бы не пришлось ему остаток дня просидеть одному в квартире.

Но на улице лило как из ведра. Лаура всегда боялась выводить старика на улицу в такую погоду и теперь волновалась, не забыл ли он зонтик, когда утром отправлялся в синагогу. В последнее время он стал забывать такие вещи.