Книга Одиссея Гомера - Гвен Купер

Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который долго скитался…

Гомер. Одиссея[1]

Каждый раз, когда я возвращаюсь домой в конце дня, происходит одно и то же.

«Дзынь» работающего лифта — для чуткого уха первый несомненный признак моего скорого прихода, а к тому моменту, когда я вставляю ключ в дверной замок, я и сама уже слышу, как с другой стороны дверь подпирают мягкие лапки. Как-то я поймала себя на том, что открываю — любые! — двери со всей возможной осторожностью, чтобы случайно не опрокинуть прильнувшее к ним с обратной стороны пушистое живое существо. Не елозя долго по полу, лапки, оттолкнувшись от двери, сразу находят мою ногу и тут же начинают подъем к вершине, как будто я не я, а ствол дерева, на которое во что бы то ни стало должен вскарабкаться черный мурлычущий комочек.

Чтобы избежать царапин и оставить в целости чулки, приходится тут же присесть на корточки — коготки у нас острые, и если пустить их в ход, то запоминаются они надолго, так что зевать не приходится, — и уже в таком положении я нежно произношу: «И тебе привет, мишка Гомер!» (Дополнительное прозвище «мишка» пристало к нему в детстве само собой из-за его сходства окрасом и пушистостью с североамериканским гризли.) Для Гомера это сигнал забраться повыше, ко мне на колени, чтобы, положив лапки мне на плечи, потереться своим носом о мой с тихим урчанием, сквозь которое прорывается не то всхлип, не то взвизг — эдакое отрывистое «мяу», которое можно ошибочно принять за лай месячного щенка. «Ну-ну, приятель», — говорю я, почесывая у него за ушком, что приводит его в совершеннейший восторг: оставляя мой нос в покое, он тычется мордочкой в лоб, затем прижимается к щеке и снова лбом упирается в лоб.

Сидеть на корточках на высоких каблуках, от коих я никак не в силах отказаться (мой рост всего лишь пять футов один дюйм, с чем я не могу смириться без борьбы), — занятие не только лишенное удовольствия, но даже болезненное, поэтому я медленно опускаю Гомера на пол и наконец переступаю порог нашей с моим мужем Лоренсом квартиры. Ключи, пальто и сумка незамедлительно препровождаются в шкаф. Когда в твоем доме живут три кошки, ты очень быстро учишься прятать все более-менее приличные вещи с глаз долой, иначе шерсти с них потом не оберешься, и едва ли не с порога нырять во что-нибудь, не предназначенное для посторонних глаз. За этим я и направляюсь в спальню. Следом движется сжатая в сгусток неуловимая черная тень, скользя по гладким поверхностям мебельных препятствий: с пола на стул, оттуда на обеденный стол, со стола — снова на пол, словно неуемный Q-bert из компьютерной игры. И не успеваю я пройти и половину пути, как моя тень меня обгоняет: в коридоре, едва приземлившись на крышку раздвижного стола, Гомер с безрассудной отвагой прыгает по диагонали на третью полку книжного шкафа, где на мгновение замирает в крайне неустойчивом положении, ожидая, пока я пройду, и вновь приземляется на пол, но лишь затем, чтобы обойти меня на повороте и первым ворваться в нужную дверь. С разгона он, правда, въезжает в бок одной из двух других моих кошек, зато, точно вписавшись в левый поворот, первым пересекает финишную черту в конце Г-образного коридора. Конечно, Гомер первым оказывается на кровати и какое-то время мается в ожидании, пока я плюхнусь рядом, чтобы снять туфли, вслед за чем он вновь заберется ко мне на колени — потереться носом о мой нос и поурчать о своем.

Сама церемония приветствия день ото дня остается неизменной; единственное, что привносит в нее разнообразие — это инспекция жилой площади после того, как я переоденусь в домашнее. Дело в том, что Гомер — существо, которое не может сидеть неподвижно: у него множество самых разносторонних увлечений, да и на выдумку он горазд, поэтому угадать, какому из своих проектов он посвятит себя завтра, задача для моего ума непостижимая.