Книга Синий город на Садовой - Владислав Крапивин

"А человек имеет право сам себя окрестить, если очень хочет?"

"Как это?" — говорю.

Он и рассказал… Днем, когда шел от меня, оглянулся на церковь. С утра дождь шел, а к полудню прояснило, небо синее, солнышко, листья желтые горят. У изгороди вода скопилась, в ней лучи играют и крест с колокольни отражается. Я это и сам видел… Ну и, как я понимаю, получился у Нилки такой проблеск, движение души… Подбежал он к этой луже, где крест отражался, встал на колени, руку смочил, брызнул себе в лицо. Слышал раньше, что водой крестят… Ну, вот и решил… И меня опрашивает:

"Это считается?"

Что мне делать было? Вижу, он совсем на нерве, как на тоненькой ниточке. Взял грех на душу… а может, это и не грех…

"Ладно, — говорю, — временно считается… Пойдем…" И повел в церковь. Затеплил свечку у образа Богородицы, сотворил молитву. "Теперь оставайся один, как хотел. Не побоишься?"

Он удивился.

"Чего же, — говорит, — бояться-то? Здесь разве может быть какое-то зло?" И остался… Я минут через пятнадцать думаю: пора пойти за ним, но он сам пришел сюда. Спокойный такой, только видать, что плакал недавно. Спрашивает:

"Это ничего, что я свечку гореть оставил?"

"Ничего, — говорю. — А ты, если захочешь, приходи сюда, через подземный ход больше не лазь. Мы его завтра с утра кирпичами заделаем…" И заделали… А в тот вечер я его до самой квартиры проводил. Только родителей дома не оказалось. "Ну ладно, — думаю, — в другой раз приду". А на следующий день закрутили дела-заботы. Перегородку ставили временную, пока иконостаса нет, иконы развешивали. Скоро службы начнем, хотя и не кончили ремонт. Первая в день Покрова Богородицы будет… А тут еще оба мальчишки заболели, они у меня двойняшки трехлетние, все у них одинаково, даже с температурой валятся вместе… А про Нилку решил — зайду в понедельник… Знать бы, как обернется…

И опять тяжелая тревога легла на всех.

Борис вдруг вспомнил:

— Вторник — это ведь еще до передачи. А нам Нилка только в четверг про отъезд сказал. Про все эти споры… До того держался, значит. Молчал…

— Его понять можно, — вздохнул отец Евгений. — Бывает, что поделишься горем, и легче тебе, а бывает наоборот: и у тебя горя не убудет, и другим еще тяжесть. Он небось думал: чего зря друзьям душу томить, все равно помочь не смогут… Может, боялся даже…

— Чего боялся? — удивились Оля и Федя.

— Как вам сказать… Отчуждения, может быть. Что вы решите, не вслух, а про себя: уезжает, ну и что теперь, пусть… И пойдет по дружбе такая холодинка, трещина…

— Ну что вы такое говорите! — с упреком сказала Оля.

— Нилка так не подумает, — поддержал Борис.

Но Федя в глубине души почуял, что отец Евгений, может быть, и прав. Нилка ведь такой: иногда западет ему что-нибудь в голову, и сам он этому верит…

— Домой вам пора, люди, — тихо напомнил отец Евгений. — Самих-то вас небось тоже родители ищут.

— У меня мама на спектакле, — сказала Оля.

— А за нас, если мы с Федором вдвоем, никто не беспокоится, — хмуро объяснил Борис.

— Пойдемте, провожу немного… — Отец Евгений встал. — Надо надеяться. Может, скоро найдется Нилка живой и невредимый. Господь милостив…

— Если Господь милостив, почему вокруг… столько всего?… — негромко сказала Оля.

— Потому что люди жестоки…

Двинулись к двери, но посреди сторожки отец Евгений остановился, обернулся к маленькому образу Спаса в углу. Перекрестился. Вполголоса произнес несколько слов. "Спаси и сохрани", — услышал Федя. Тогда он тоже перекрестился — с той же мольбой в душе, без слов. И без всякого стеснения. Борис с Олей стояли у него за спиной. Феде показалось, что они тоже двинули руками.

Хотя Борис и говорил, что дома не волнуются, на самом деле тревожились. Но ругать Федю не стали, знали уже про Нилку. Мама только сказала:

— С ума сойти можно. Один пропал, да и вас еще носит где-то. Борина мама уже звонила с автомата…

Надо было держаться. Федя попробовал даже поужинать. Ничего не лезло в горло. Потом с ним заговорила Ксения. Они с Ксенией еще в сентябре постепенно помирились. Теперь она спросила с заботой:

— Ну а как решилось в школе-то? С вашим физиком?

— Что? — не понял Федя. Потом только рукой махнул. Пустячной такой казалась теперь эта история. Все мысли были про Нилку.

Отец сказал:

— Я тоже в милицию звонил. И… в справочное о несчастных случаях. "Ничего, — говорят, — не известно"…

Было около одиннадцати.

Молча, печально, понимающе смотрел на Федю Степка. Не приставал. Наконец спохватились, погнали его спать…

Федя посидел еще. Рассеянно, не читая, полистал книгу "Малахов курган" писателя Григорьева. Потом лег, не раздеваясь. Выключил свет.

И потянулась эта изматывающая душу ночь. Эта пытка страшным незнанием. Это мучительное, почти физически ощутимое старание нащупать Нилку чувством и сознанием в пространстве, связаться с ним невидимым проводом: "Где ты? Что с тобой?" Но этот маленький локатор был бессилен в похожей на вечную тьму неизвестности…

Но ведь где-то же он есть, Нилка!

Прячется в каком-нибудь закоулке?

Трясется в ночном поезде?

Бредет, заблудившись, в лесу?

Или… может, правда летит где-то в космосе нездешний звездолет с маленьким пленным землянином на борту?

Ну, ведь бывает же, бывает какая-то телепатическая сила, когда, если отчаянно хочешь, можно получить отклик от того, кого ищешь!

А если… если уже некому откликаться?

Какой-нибудь гад, садист, шизик вроде того Фомы или просто грабитель затащил в подвал и…

Или подлый, трусливый водитель грузовика. Зацепил на повороте, видит, что конец мальчишке, кинул в кузов — и в лес, чтобы спрятать следы… Писали и про такое в газетах…

Если вдруг звонок и… "Вы можете опознать мальчика? Лицо, оно… ну, вы сами понимаете… На ноге несколько родинок, и одна — в светлом кружке величиной с гривенник…"

Дикие мысли, да? Ненормальные? Но ведь дико, ненормально и то, что Нилки нет… Нет… Нет…

Господи, хоть бы утро скорее!.. А что утром?

Федя задремывал иногда, и один раз показалось, что звякнул в прихожей телефон. Федя выскочил, схватил трубку. Длинный равнодушный гудок…

Под утро он все-таки заснул. И приснилось, будто Нилка в самом деле улетел на звездолете. Но без похищения, добровольно. И не в другие миры, а в Америку. И что прислал письмо с фотоснимком. Снимок был на толстом картоне, как старинный. На обороте — всякие завитушки, медали и надпись золотом: "Nilъ Bereskinъ & СО". Сам Нилка на карточке был мало похож на себя: слишком взрослый, гладкая прическа с пробором, белый отутюженный костюм, теннисная ракетка в руке. Этакий юный миллионер из Флориды… Ну да ладно, главное, что нашелся! И полному облегчению мешало лишь глубинное понимание, что это все-таки сон…