Книга Дмитрий Лихачев - Валерий Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Но дальше уже было — «не для него». Государство бросает Фонд культуры как надоевшую игрушку, и становится необходимым изыскивать средства на его существование — а Лихачев на такие дела не мастак. И чиновники, запуганные перспективой утраты зарплат, голосуют за кандидатуру Никиты Сергеевича Михалкова на пост председателя… уж он-то обнищания Фонда не допустит и заманчивые иностранные командировки не прекратятся! Лихачев становится весьма условным «почетным председателем», но несмотря на это не раз еще спорит с Михалковым по принципиальным вопросам…
Из письма Енишерлову:
«И вот сейчас все рушится… Никита Сергеевич по непонятным причинам хочет библиотеку (Архив русской эмиграции. — В. П.) перенести (из Дома Цветаевой. — В. П.) к себе в фонд, который не стал, как кажется, центром культуры (особенно неудачно, что часть помещений сдается посторонним по духу организациям и, следовательно, уют и близость людей перестали в нем существовать)».
…После долгих переговоров библиотека осталась в Доме-музее Марины Цветаевой: последняя, может быть, победа Лихачева в Фонде культуры! В одном из писем у Лихачева вырывается фраза: «…порой и из желанного ребенка вырастает чудовище!»
Лихачев и Горбачев. Две ключевые фигуры того времени. Горбачев спас Дмитрия Сергеевича: если бы не он, прежние власти так или иначе расправились бы с неугодным Лихачевым — попыток такого рода было уже немало. И Горбачев «выбрал» Лихачева из всех — и Лихачев очень был благодарен ему за помощь в делах. Как два гиганта, переделывающие жизнь, они не могли не взаимодействовать — но их пути различались.
В 1987 году Лихачеву было прислано приглашение в Смольный на встречу Горбачева с представителями города. По словам профессора Бориса Федоровича Егорова, с которым Дмитрий Сергеевич делился впечатлениями, дело было так: пунктуальный Лихачев пришел в Смольный за полчаса до начала, но была какая-то досадная неразбериха со списками приглашенных: фамилию каждого охрана разыскивала очень долго. Выстроилась очередь. Когда удалось войти и подняться по лестнице — зал был уже набит битком.
Он сел в задних рядах — третьим от прохода. Вышел Горбачев и говорил долго, и когда заговорил о ленинградской интеллигенции — все телекамеры повернулись к Лихачеву.
После своего выступления Горбачев не скрылся в дверку за сценой, как это делали до него другие начальники, а демократично пошел через зал, по центральному проходу между креслами. Никто не решался выйти в проход и поздороваться, дабы не мешать его движению. Некоторые здоровались прямо с мест, Горбачев здоровался в ответ, но нигде не останавливался. Остановился лишь возле Лихачева. Сказал, что видел его из президиума. Лихачев поклонился. Чуть помолчав, Горбачев спросил, будет ли он принимать участие в работе Детского фонда. Лихачев замялся, не совсем, видно, понимая, о чем речь. На помощь пришла Раиса Максимовна, которая уже общалась с Лихачевым в Фонде культуры. Она с улыбкой произнесла, что Дмитрий Сергеевич и так перегружен. Благожелательно кивнув, Горбачев проследовал дальше. Эта встреча продемонстрировала всем, что Горбачев сделал свой выбор. Тогда многие пытались перетащить его на свою сторону. По рукам ходил текст обращения к Горбачеву группы черносотенцев — «истинных патриотов», как они себя почему-то называют, сделавших из своего «патриотизма» профессию, состоящую в том, чтобы поливать грязью всех тех, кто не так назойливо, как они, говорят о своем патриотизме, а заодно и тех, кто тоже говорит назойливо, но не состоит в их компании. О Лихачеве в том тексте сообщалось, что он не любит Россию, поскольку предпочитает Шагала отечественным мастерам. Наверное, Горбачев знал о письме (наверняка влиятельные авторы позаботились об этом) — но демонстративно, при всех, обласкал Лихачева, решив, видимо, что этот сдержанный, воспитанный человек не станет нарываться и лезть на рожон и своим авторитетом сможет влиять на настроения интеллигенции в нужном направлении.
И началась стремительная общественная карьера Лихачева. Б. Ф. Егоров пересказывает рассказ Лихачева в Пушкинском Доме — 23 февраля 1987 года — о кремлевском форуме «За безъядерный мир, за выживание человечества»:
«Участники. Марина Влади. Каждый день — новый костюм. Первый день — в трауре, посетила могилу Высоцкого, затем — яркие тона. Главным образом — красные. Евгений Евтушенко — в кумачовом костюме. Грэм Грин. Питер Устинов. Барон Фальцвейн из Люксембурга, большой друг России (по материнской линии Епанчин)… Свободно говорит по-русски. Очаровал обслугу в гостинице, она ему — „Товарищ барон!“… Обещает найти доступ к Голландскому королевскому архиву (закрытому), где есть письма Николая I о высылке Геккерна… Встреча в Кремле. Большинство везли на автобусах. На „Чайке“ — Грин (вот оно, преклонение перед Западом!), и — Лихачев. И Генрих Боровик. Вот она, советская аристократия!»
Помню, как я, автор этой книги, оказался именно в те дни в Москве по делам. Дела были плохи. Благодаря «экономической свободе», объявленной Горбачевым, все старые государственные издательства померли, а новые, «самопальные», вели себя кое-как. Денег не было — ни выпить, ни закусить. Да и выпивка с закуской исчезли. Помню, как мы с двумя московскими коллегами шатались по бесприютной Москве, промокли насквозь, особенно ноги. И в то же время поперек чуть ли не каждой улицы висели растяжки: форум «За безъядерный мир, за выживание человечества». Предполагалось, видимо, что это мероприятие вызовет у нас трепет и восторг: какими важными делами занимаются эти важные люди, тратя свое драгоценное время! Однако, помню, лозунги эти вызывали у нас лишь досаду. Во, устроились! Кто же не знал, что «борьба за мир» всегда была для властей и примкнувшим к ним сладкой кормушкой, «окном на Запад» — но только для них. И как только кто-нибудь из прежде любимых писателей — Константин Симонов, Илья Оренбург, Николай Тихонов — появлялся вдруг среди наших холеных «борцов за мир», на нем как писателе можно было ставить крест. И вот снова, холеные наши, «борются» под икру и коньяк, под усиленной охраной. Помню, как один из нас вдруг вспомнил, что у него же на этом форуме есть кореш, в одной из комиссий, и сейчас у нас все будет! Из гостиницы «Космос», где проходили некоторые заседания, нас выгнали в шею. Охрана всегда гениальна: она безошибочно отделяет настоящих «борцов за мир» от самозванцев. Мы только успели увидеть, как там, в манящей дымке, плывут «удостоенные». И то, что Лихачев оказался там «своим», в наших глазах его отнюдь не красило. Боюсь, что если бы он увидел тогда нас, то «не узнал бы», даже если кого-то и знал. Сверху — не видно ничего. Лучше все же для человека честного суровый «барский гнев», нежели лукавая «барская любовь»!
Продолжение рассказа Лихачева о форуме (в пересказе Б. Ф. Егорова).
«Ужин в Кремле: члены правительства ходили по рядам… (небывалое счастье!), Е. К. Лигачев (главный тогда идеолог) подошел к Лихачеву: „На что теперь жалуетесь?“ — „На Новгород!“ — сказал Лихачев (там строился опасный для памятников культуры химкомбинат). Лигачев сказал, что сменили первого секретаря обкома и теперь Новгород будет спасен… Ждали Горбачева. Фальцвейн демонстративно заложил руки под мышки: „Не буду аплодировать!“ — но когда Горбачев появился, в большом окружении официальных лиц, дипломатов — не удержался и зааплодировал. „Аплодисменты, переходящие в овацию“ — штука заразительная».
