Книга Майский сон о счастье - Эдуард Русаков

– Господа, предлагаю с сегодняшнего дня начать в нашем городе кампанию против пьянства! – воскликнул, поднимая полный бокал, чудо-доктор Яныч. – Хватит спаивать население, особенно молодежь! Пора прекратить повсеместное воспевание пьянства, выгодное лишь внешним врагам России и олигархам, монополистам алкогольного бизнеса! Посмотрите, к чему приводят все эти сомнительные празднества, сопровождаемые массовыми попойками, все эти Дни Города, Дни Пива и тому подобные «пьяные» фиесты и фестивали… К деградации нации – вот к чему все это приводит! Немалый грех лежит и на совести наших мастеров культуры – писателей, режиссеров, телевизионщиков, которые изощряются в бесовском деле прославления многовекового «веселия Руси»! Сколько можно возводить национальный порок в ранг национального подвига и геройства?! Сколько можно глумиться над вырождающимся и спивающимся народом? Давайте же выпьем за будущую, трезвую Россию!

Все с восторгом поддержали этот тост, даже заместитель мэра, Виссарион Фуимов, которого явно покоробило прозвучавшее из уст Яныча осуждение «пьяных» праздников, охотно пригубил шампанского и вскоре сам пожелал произнести несколько слов.

– Дорогие друзья, – проникновенным голосом заговорил Фуимов, – от лица мэра и от себя лично я хочу поздравить всех вас с этим добрым, милосердным, по-настоящему христианским начинанием, которое – мне очень хочется в это верить! – будет непременно поддержано и продолжено другими деловыми людьми нашего славного города, по праву гордящегося своими давними, многовековыми традициями благотворительности и душеспасения! Городская администрация всегда будет вашим верным союзником, дорогой наш Вадим Иваныч! Предлагаю выпить за здоровье дорогого и многоуважаемого Вадима Ивановича!

Тут кто-то даже крикнул «ура». Я был смущен, польщен и растроган. А камерный оркестр грянул «Многая лета», отчего я вообще чуть не прослезился.

– Дорогие мои земляки! – старческим шамкающим голосом произнесла вдова классика, Таисья Петровна. – В этот замечательный день, когда мой давний друг и мой младший товарищ Вадим Цветков, верный продолжатель традиций Трофима Загадова, совершенно неожиданно для меня проявил себя с наилучшей стороны, мне хочется поднять бокал за те идеалы добра, справедливости и милосердия, которым служил своим творчеством и всей своей жизнью мой великий муж – Трофим Денисович Загадов! Позвольте же мне выразить надежду, что когда-нибудь, а может быть, и очень скоро, сей богоугодный приют обретет славное имя Трофима Загадова! Это будет более чем справедливо!

Сказав эти слова, старуха залпом выпила шампанское – и неожиданно хряпнула об пол бокал, который разлетелся на мелкие кусочки. Слава Богу, никто не последовал ее примеру.

СВОЙ КРУГ

Тут же, рядом с почетными гостями, за соседним фуршетным столом стояли и некоторые из первых обитателей «Ночного причала». Я их заранее предупредил, чтобы шибко не налегали на выпивку, да они и сами чувствовали себя смущенно, особенно поначалу. Слева от меня стоял тот самый бомж-»террорист» Шурик, по случаю праздника отмывшийся и гладко выбритый, которого я накануне встретил на улице и заманил в свое заведение, уговорив его побыть здесь хотя бы несколько дней, «для пробы». А напротив меня, по другую сторону стола, с бокалом, наполненным минеральной водой, красовался совершенно седой и морщинистый поэт Виталий Курочкин, мой давний приятель и собутыльник, который вот уже второй год скитался по чужим квартирам (жена его выгнала за бесконечные пьянки), а ко мне он попал тоже по моему личному приглашению. Поэт с гордостью сообщал всем окружающим, что находится в «железной завязке» и что в «Ночном причале» ему очень нравится, и что очень скоро он напишет для этого заведения специальный торжественный гимн.

– Завидую твоей могучей воле, Виталя, – сказал Шурик, обращаясь к непривычно трезвому поэту, – а вот я бы сейчас непрочь тяпнуть водочки…

– Шурик, Шурик, ты же мне обещал! – взволновался я.

– Да, я помню… но знал бы ты, Вадя, как трудно исполнить такое обещание… – И он горестно вздохнул, словно я лишил его самой главной на земле радости. – Водка наша, сущая на небесах! – забормотал он вдруг, как бы пародируя евангельскую молитву «Отче наш». – Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя и на земле, как на небе. Водку нашу насущную дай нам на сей день… и прости нам запои наши, как и мы прощаем собутыльникам нашим… и не введи нас во трезвость, но избавь от злого похмелья… Ибо твое есть царство и сила и слава во веки. Аминь!

– И не стыдно? – сказал я. – Зачем ты кощунствуешь, Шурик?!

– Да брось ты, Вадька. Ведь сам же не веришь ни в Бога, ни в черта… Эх, если б мы верили… если бы верили!.. – И он тоскливо махнул рукой. – Если хочешь знать, в нашей жизни вообще нельзя оставаться трезвым… Это даже неприлично! Быть трезвым сегодня – стыдно и пошло! Только водка спасает от стыда и отчаяния… Как же можно не пить?! Когда людей унижают на каждом шагу, когда правят бал спекулянты и воры, когда учителям и шахтерам платят гроши, когда грабят стариков, когда невинных детей захватывают в заложники и стреляют им в спины, когда люди боятся вечером выйти из дома… ну как можно не пить – в такой стране?

– Ишь какой ловкий, – заметил я укоризненно, – какую ты базу теоретическую подвел под свое пьянство… Но тебя-то, тебя лично – что заставляет пить?

– Меня лично? Лично… – И Шурик угрюмо понурился, а потом вдруг сказал, не поднимая головы: – У меня лично недавно погибли жена с дочерью… Бывшие мои жена с дочерью… бывшие… но ведь мои! Мои родные! В том самом самолете, Москва-Сочи, в котором они летели на море, отдыхать… А самолет, как вы знаете, взорвался в воздухе и рухнул на землю…

– Ох ты, господи, – прошептал поэт Курочкин. – Царствие им небесное.

– Извини, Шурик, – смутился я. – Разве ж я знал… Прими мои соболезнования…

– Я и сам до вчерашнего дня не знал, – глухо пробормотал он. – Пока опознали… пока то да се… И узнал-то уже от других людей. Мы ведь с ней давно в разводе… вроде бы, как чужие… Но ведь не чужие же! Не чужие! – И он вскинул сжатые кулаки, и прижал их к лицу, и заплакал.

– Да, брат, – тихо сказал Курочкин, – тут без водки никак…

– А я что говорю? – встрепенулся Шурик. – От этой сладкой шипучки у меня только изжога! Я бы сейчас не водки даже – а спирта бы чистого, неразведенного!.. А еще б лучше – метилового! Чтоб на фиг ослепнуть и сдохнуть! Ведь это же я их убил… я – убил… Я! Я! Я!

– Что ты мелешь?! – возмутился я. – Чего ты на себя наговариваешь? Как ты их мог убить?

– Если б не я – они бы спокойно жили со мною вместе… жили бы тихо-мирно… а из-за меня – уехали в Подмосковье, к теще… и вот… Это все – из-за меня!

– Если так рассуждать – невиновных вообще нет на свете, – заметил непьющий поэт.

– А так оно и есть, – кивнул Шурик. – Невиновных – нету. Разве ты этого еще не понял?

ДРУЖБА – СОЛОМИНКА

– Ну, как вы тут? – подошел к нам Яныч. Он выглядел шикарно в своем костюме цвета маренго, благоухал французским одеколоном. – Что за спор? Какие-то проблемы?