Книга Да будет воля моя - Дженнифер Бенкау

Его взгляд направлен на нее. Он раздумывает. Затем он молча целует ее и безо всякого объяснения берет ее. Спокойно, нежно, почти бережно. И это почти доводит Дерию до слез. Его медленные движения оказываются достаточными, чтобы через несколько минут довести ее до оргазма. Он сдерживает себя. Пока она приходит в себя, он шепчет ей на ухо обещание, очень тихо, так что его едва ли можно понять:

— Я останусь с тобой, сколько ты мне разрешишь, Дерия. Пока ты будешь это позволять, я не уйду.

Предположение о том, что все могло быть всего лишь шуткой, оказывается ошибочным. Все происходит так, как он сказал. Она — голая и встает с постели только для того, чтобы сходить в туалет. И только тогда, когда Якоб разрешает ей. Она вынуждена привыкать к чувству ничегонеделания, но очень быстро замечает, что это идет ей на пользу. Никаких обязательств, никакого стресса, ни единого человека, который чего-то хочет от нее. В этом есть нечто райское. В те моменты, когда она начинает скучать, она погружается в свои мысли. Мысли уносятся в пространство, из квартиры, ее мысли несутся по городу, по всему миру. Впервые за несколько месяцев у нее появляется идея, о которой она думает, что та может стать новой книгой. Сюжет, который, возможно, стоит того, чтобы его записать и рассказать. Она просит Якоба дать ей ручку и бумагу, но он очень мило отказывает ей и заявляет, что она может записать все позже.

Якоб и она занимаются сексом столько, сколько хотят, — нет, так часто, как хочет Якоб, а Дерия хочет всегда. У нее такое чувство, что ее тело за два дня и две ночи хочет догнать то, от чего оно вынуждено было отказываться на протяжении пятнадцати лет. После второго дня Дерия чувствует себя отдохнувшей и расслабленной, такой, какой она не была уже много лет. За окном мир вращается дальше, и его не заботит, что она на некоторое время выпала из него. Если бы она задумалась, то ей стало бы понятно, что это обманчивое спокойствие: Якоб отключил ее мобильный телефон, вытащил телефонный кабель из розетки на стене и отключил звонок на двери. Но иллюзия того, что никто не заметит, если она просто исчезнет, кажется ей такой сладкой, что невозможно не наслаждаться ею.

Вечером в воскресенье Дерия выспалась так, что уже больше не может уснуть. Якоб же, наоборот, крепко спит рядом с ней и не просыпается даже тогда, когда она включает ночник и берет книжку, чтобы почитать. Книжка интересная и занимает ее более двух часов, прежде чем она снова ложится в постель. Якоб лежит точно в такой же позе, как и раньше. Она невольно вспоминает, какой театр всегда устраивал Роберт, когда она вечером хотела еще почитать. Он ругался и ворчал, потому что он якобы не мог уснуть, когда был включен свет или когда она не лежала в постели, а сидела в гостиной. Якоб просто спит и, кажется, даже не замечает, что она еще не спит, а луч света падает на его лицо.

— Мы хорошо подходим друг другу, — шепчет она. — Я не верю, что еще раз отпущу тебя.

Она забирается к нему в подмышку и засыпает только для того, чтобы он ей приснился.

На следующее утро Якоб исчез. «Наверное, на этом игра закончилась», — думает Дерия с тихим сожалением, идет под душ, а потом одевается. На кухне все чисто, убрано, а ваза с фруктами на столе заставляет ее почувствовать, что ее желудок испытывает голод. Она завтракает двумя яблоками и одним апельсином, хотя могла бы съесть больше. Один сидит неподалеку от нее на угловой скамейке и лениво смотрит мимо. Возможно, он обиделся, что в выходные дни никто не обращал на него внимания. Однако его кошачий туалет вычищен, а на полу стоит его миска, до краев наполненная кормом. Якоб подумал обо всем. В гостиной он оставил ей еще один подарок.

Страницы с продолжением.

IV

Цвета изменялись все больше и больше, пока мой мир стал почти исключительно синим.

Дело с Эллен затянулось на несколько лет, пока я понял, что происходит. Я начал терять себя. Терять свою цель. Сначала я перестал ходить в университет. Из теннисного клуба меня выбросили, после этого я потерял свое место учебы. Так и не закончив ее. Прекрасные перспективы понимать, что я не достиг ничего больше, чем стать мальчиком-игрушкой. Неужели я ради этого забросил все?

Я писал статьи для местных газет, в онлайн-порталах, а позже, бесплатно, для газеты «Гаффингтон пост», и я вычеркнул название «Нью-Йорк таймс», моей «Grey Lady»[15], из своего словарного запаса, поскольку оно тыкало носом в мои неудачи, как щенка в его собственную лужу.

То, что я искал, было зеленым. Зеленым цветом надежды. Но теперь вся моя жизнь была холодной и синей. Эллен воспринимала мои заботы всерьез. Она успокаивала мои взбудораженные мысли между своими худощавыми бедрами: там мне не нужно было учиться, там я был непревзойденным, как говорила она, и я с ужасом заметил, что ей даже не приходилось прилагать ни малейших усилий, чтобы убедить меня в этом. Я клал голову на ее грудь и затихал, и она обещала мне осуществить все мои мечты, каждую из них.

Если бы я только мог ждать.

И я ожидал — не зная чего — и ожесточался.

Я стал завидовать. Я завидовал Питу, что у него есть жена, которую он может выводить в свет и показывать в городе, в то время как я мог обладать ею только тайно, когда он был слишком занят, чтобы замечать, чем мы занимались. Целый год я думал, что мы обманываем его, но теперь уже я чувствовал себя как человек, которому изменяют. Это мог быть вечер в итальянском ресторане, поцелуй в парке, прикосновение к ее заднице, когда мы вместе стояли возле витрины с сыром в супермаркете.

Его жене я завидовал во всем, чем она была, всем тайнам, которые вырывались у нее, словно из неиссякаемого источника, и каждому отдельному году ее жизни.

Когда я лежал один в постели в своей комнате (она туда никогда не заходила, ни единого разу), я представлял себе, как разрушу ее жизнь, именно так, как она требовала от меня разрушить мою собственную жизнь — путем затянувшегося на годы ожидания чего-то, о чем я даже не знал, было ли это правдой или всего лишь ложью.

А затем она отпустила меня.

— Ты еще помнишь, что я тебе говорила о новых началах? — спросила она меня, поглаживая пальцами ноги мое бедро.

— Легче найти, чем подходящие джинсы, — сонно ответил я.

— Если имеешь деньги, — добавила Эллен. Затем она встала, прошлась голышом по комнате и собрала свою одежду. — Как у тебя дела с твоей «Нью-Йорк таймс»? — Она спросила об этом мимоходом, словно мы постоянно говорили на эту тему.

На самом деле я упомянул это всего лишь один-единственный раз. Тогда, при нашем первом разговоре. Это было несколько лет назад, и то, что она этого не забыла, больно кольнуло меня в сердце. Она помнила. А я — вспоминал лишь изредка.