Книга Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки - Василий Молодяков

Сиратори не принимал никакого участия в переговорах о заключении Тройственного пакта. Приглашенный 1 сентября вместе с Охаси и Сайто в резиденцию министра для обмена мнениями, он решительно высказался за «пакт четырех». Этого было достаточно, чтобы Мацуока полностью вывел его из процесса принятия решений. Сиратори понадобился только в самый последний момент, когда его попросили отредактировать окончательный английский текст договора. Да-да, для скорости обе стороны предпочли «вражеский» язык.

Тем не менее на официальной фотографии банкета по случаю подписания пакта наш герой стоит в первом ряду с бокалом в руке. Шампанское он пил не зря. Именно Сиратори стал основным японским комментатором Тройственного пакта, причем его оценки заслуживают особого внимания. Если Коноэ и Мацуока видели основную пользу от союза в том, что он должен позволить Японии успешно завершить войну в Китае, нормализовать отношения с СССР, обеспечить экспансию на юг и вывести США из потенциального конфликта на Тихом океане, то Сиратори акцентировал внимание на всемирно-историческом значении договора. Это стало основной темой его многочисленных выступлений в печати и перед публикой.

«Глядя на эпохальные события, происходящие в Европе и Азии, не приходится сомневаться ни в причинах, вызвавших к жизни пакт между Японией, Германией и Италией, ни в долге, который они этим на себя принимают». Главным итогом пакта Сиратори считал то, что он может стать основой глобальных созидательных преобразований, и даже назвал его «договором нового мирового порядка»: «То, что три державы отвергают идеологию индивидуализма и демократии и подходят к человеческому обществу с тоталитарной точки зрения, может в значительной степени прояснить характер того порядка, который создается под их руководством».

Не останавливаясь на военных аспектах союза, которые считал второстепенными, Сиратори стремился четко определить духовные, идеологические и политические основы «нового порядка», нередко в виде афоризмов или формул, что вообще было присуще японской пропаганде. Это и принцип «восьми углов под одной крышей», восходящий к древним текстам синто и обозначавший грядущее единение стран и народов под водительством Японии, и «императорский путь», и «отвержение индивидуализма», и даже «Богу богово, а кесарю кесарево». Правда, последнюю формулу он критикует: «Спасение человека, в силу его человеческой природы, не может быть достигнуто теми методами, которые проповедует нам Писание, проводя границу между боговым и кесаревым, отделяя друг от друга плоть и дух, материю и сознание… Ход мировой политики, основанной на воздании кесарева кесарю, пришел к грубому материализму, позволяющему сильным грабить слабых вопреки заветам Бога человечеству о справедливости и братской любви». Сиратори противопоставлял духовные стремления участников пакта к вечному миру и созданию новой цивилизации материалистическим интенциям атлантистских держав, подчеркивая, что борьба идет не за военное или политическое господство, не за обладание теми или иными территориями, но прежде всего за утверждение нового мировоззрения, «философии завтрашнего дня».

Верховенство Духа над материей, осознание ответственности перед страной и народом, бескомпромиссная готовность к самопожертвованию ради них, забвение мелких эгоистических желаний, отказ от служения «золотому тельцу», иными словами, выбор в пользу «рыцарского духа», а не «протестантской этики» — вот этический идеал «завтрашнего мира». «Несмотря на колоссальные жертвы, понесенные в ходе войны, три победоносные державы постоянно наращивают свою материальную и духовную мощь. Это стало возможным благодаря подлинной силе тех, кто творит, а не разрушает… В новом мире многое из того, что прежде высоко ценилось как делающее эту жизнь достойной существования, может утратить свою ценность, поскольку именно то, чем так гордились силы старого, является источником несправедливости, неразумности, тирании и эксплуатации».

Сиратори не ограничивался морализаторством и подчеркивал трудности, с которыми будет сопряжено утверждение этого идеала во всемирном масштабе. Он называл современность «эпохой борьбы», озаглавив этими словами одну из программных статей, а затем итоговый сборник своих произведений, изданный в апреле 1941 г. Он полон уверенности в окончательной победе держав Тройственного пакта, но нигде не говорит, что она будет скорой и легкой: «С учетом того, что великие исторические перемены, происходящие сейчас на наших глазах, потребуют от многих государств отказа от давно привычных воззрений на мир и жизнь, всеобщее понимание и приятие истинного смысла нового мирового порядка займет немало времени… Этот долгий период потребует настойчивости и напряженных усилий со стороны трех держав, которые будут в полной мере готовы адекватно встретить любой поворот событий».

Здесь следует сделать одно отступление. Военная пропаганда Третьего рейха, особенно с лета 1940 г., настраивала на мысль о скорой окончательной победе. Японская же, напротив, внушала, что война будет долгой и суровой, займет жизнь, может быть, не одного поколения, но непременно завершится победой. С одной стороны, это было вызвано ходом событий: стремительные удары вермахта утверждали его абсолютное превосходство над всеми прочими армиями, в то время как Япония завязла в Китае, к тому же потерпев поражение на Халхин-Голе. С другой стороны, различие типов пропаганды отвечало и психологическим различиям ее аудитории: в Третьем рейхе воспитывался вполне материалистический культ силы — человеческой и механической, в то время как в Японии, особенно в армии, акцент делался на силу духа и умение терпеливо переносить любые тяготы.

Предпочитая говорить о «войне культуры» и «войне духа», Сиратори подчеркивал, что она не менее трудна и опасна, но даже более важна, чем та, которая ведется с помощью танков и самолетов: «Перед тем как новый мировой порядок будет в полной мере установлен, прежде всего должны произойти радикальные изменения в мышлении людей в целом». Иными словами, «бой идет в небесах, на земле и в невидимой области духа» (А.Н. Майков). Исход войны для Сиратори зависел, прежде всего, от победы «в области духа», а здесь он в успехе не сомневался. Однако было бы несправедливо считать его только романтиком-идеалистом или пассеистом, отрицавшим значение материальных факторов войны. Просто, не будучи специалистом в военной области, он предпочитал говорить и писать о других аспектах проблемы.

Лейтмотив статей и выступлений Сиратори таков: пакт — не завершение, а только начало пути, еще не победа, но ее важная предпосылка, поскольку настоящая борьба впереди. Главными задачами Японии он называет «тоталитарную» (точнее, авторитарную) перестройку внутриполитической системы и экспансию в Юго-Восточную Азию. Он прямо связывал Тройственный пакт с любимым детищем Коноэ — «новой политической структурой», подчеркивая, что только она может создать крепкий тыл, необходимый для успешного ведения борьбы. В «новой структуре» он видел логическое завершение того внутреннего «движения», началом которого стал «маньчжурский инцидент» 1931 г., но, вынужденный считаться с реалиями момента, добавлял, что Япония в отличие от Германии и Италии не нуждается в «революционных» преобразованиях «снизу» и что реставрация традиционных ценностей «сверху» даст все необходимые результаты. Здесь он повторял, что возвращение к этим ценностям — аналог «восстания против современного мира», к которому в те же самые годы призывал в Европе виднейший теоретик консервативной революции итальянский философ Юлиус Эвола, — должно начаться в душе человека. Только тогда государственная политика, имеющая те же цели, увенчается успехом.