Книга Кто развязал Первую мировую. Тайна сараевского убийства - Владислав Гончаров

«Сербия, конечно, должна выразить сожаление о том, что некоторые чиновники, хотя и второстепенного ранга, могли участвовать в убийстве эрцгерцога, и обещать, если это будет доказано, дать полное удовлетворение».

В остальном же он советовал «ответить, как того требуют интересы Сербии», а чтобы предупредить военные действия со стороны Австрии – «дать благоприятный ответ в указанный срок на возможно большее количество пунктов и не отвечать Австрии категорическим отказом». Намекая на необходимость сохранить солидарность Антанты, он добавлял:

«Посоветуйтесь с вашими русскими и французскими коллегами относительно передачи этого сообщения сербскому правительству. Сербский посланник здесь (в Лондоне) умоляет нас как-нибудь выявить нашу точку зрения, но я не могу взять на себя ответственность за что-либо большее, чем вышесказанное, и не хотел бы делать заявления, не зная, что говорят в Белграде русское и французское правительства».

Этот совет тоже был получен слишком поздно, чтобы существенно воздействовать на белградский кабинет. Крекенторп ответил на следующий день в 12 часов 30 минут дня, что его коллеги все еще не получили инструкций; ввиду этого и предполагавшегося примирительного ответа со стороны Сербии, с которым Груич его уже познакомил в общих чертах, он воздержался от передачи сербскому правительству совета Грэя.

Бертело, директор политического департамента во французском Министерстве иностранных дел, сказал 24 июля сербскому посланнику в Париже, что Сербии надо «постараться выиграть время»; она должна предложить дать удовлетворение по всем пунктам, не нарушающим ее достоинства и суверенитета, и потребовать более подробной информации по остальным пунктам. Но главное – сербы должны постараться избежать непосредственного наказания от Австрии, заявив, что они готовы передать дело на третейское разбирательство европейских держав.

Неизвестно, был ли получен этот совет в Белграде достаточно своевременно, чтобы повлиять на ответ Сербии. Но это возможно, так как сербский ответ, в основном, выдержан именно в том тоне, который рекомендовал Бертело. Во всяком случае, скорее Пашичу и его коллегам, чем кому-либо из великих держав, следует поставить в заслугу то, что Сербия так умно вышла из затруднительного положения. Они составили отчет, который не только вызвал одобрение и сочувствие у всех держав, за исключением Австрии, но привел в восхищение даже человека, написавшего австрийский ультиматум. Музулин назвал их ответ «самым блестящим образцом дипломатического искусства, какой я когда-либо знал».

Сербское правительство сразу решило, что «ни одно сербское правительство не сможет принять целиком требования Австрии». Отсюда следовал вывод, что Австрия будет считать всякий ответ, который они могут дать, неудовлетворительным и объявит войну. Поэтому сербские лидеры намерены были «апеллировать к правительствам дружественных держав и просить их защитить независимость Сербии. Если война неизбежна, то Сербия пойдет на нее».

Так как Австрия, очевидно, намерена была отвергнуть всякий ответ, который не даст удовлетворения по всем пунктам, то сербы могли выдержать свой ответ в весьма примирительном тоне, сделать вид, что уступают по многим пунктам, и даже предложить передать вопрос на рассмотрение Гаагского трибунала. Ответ, выдержанный в таком тоне, мог обеспечить сочувствие и защиту со стороны держав и поставить Австрию в невыгодное положение, если она им не удовлетворится.

Но ответ этот заключал в себе уступку больше по форме, чем по содержанию, и весьма характерно, что за 2 или 3 часа до вручения его Гизлю в указанный срок сербское правительство уже отдало приказ о всеобщей мобилизации сербской армии. Оно немедленно начало делать столь усиленные приготовления в целях обороны и для перевозки правительственного архива, казначейства и учреждений из Белграда в глубь страны, что германский посланник был введен этим в заблуждение и в пятницу в 11 часов 50 минут вечера телеграфировал своему правительству: «Мобилизация уже идет полным ходом»[92].

Этот приказ о мобилизации, изданный до вручения примирительного ответа, который рассматривался скорее как дипломатический жест, чем как серьезная попытка удовлетворить Австрию, представлял еще другую выгоду: ненависть Сербии в отношении Австрии была до такой степени взвинчена газетной кампанией, а сербские офицеры, принадлежавшие к группе «Черной руки», так рвались к войне и до такой степени были готовы свергнуть министерство Пашича, что если бы он ответил в примирительном тоне и согласился на унизительные уступки, то правительству мог угрожать военный бунт.

Еще до предъявления ультиматума сербские власти указывали на опасность, проистекающую от национального возбуждения, господствующего в их стране, и германский посланник в своих донесениях писал, что положение Пашича

«весьма трудное ввиду предстоящих выборов и агитации, которая ведется по всей стране. Всякая уступка соседней монархии будет поставлена ему в вину объединенной оппозицией как проявление слабости. К этому присоединяется еще то обстоятельство, что военные круги, ослепленные манией величия и шовинизмом, вынуждают его к резкостям, которые ему совершенно не свойственны».

После того как стало известно содержание ультиматума, эти моменты приобрели еще большее значение.

«Военные категорически настаивают на отклонении ноты и на войне… В случае объявления приказа по армии, на опубликовании которого в официальном органе армии настаивала Австрия, опасаются военного восстания».

И то обстоятельство, что подготовка к войне и объявление мобилизации были произведены прежде, чем стало известно, что правительство согласилось на удовлетворение некоторых австрийских требований, успокоило офицеров и предотвратило вышеуказанную опасность.

Основные пункты сербского ответа были выработаны на продолжительном заседании Кабинета министров в субботу утром. Представителям дружественных держав заблаговременно было сообщено краткое содержание ответа и было указано, что ответ будет составлен в самых примирительных выражениях и по возможности постарается удовлетворить требованиям Австрии. Самый текст ответа написан, в основном, Стояном Протичем, министром внутренних дел, но каждая фраза его подвергалась многократному обсуждению, в котором участвовали и другие министры, и до последнего момента в предложенный текст вносились поправки.

В окончательной редакции ответ был передан Груичу для перевода его на французский язык и для перепечатания его на пишущей машинке. Рукопись оказалась до такой степени испещренной пометками и поправками, что только человек, участвовавший в составлении этого документа, мог разобрать их смысл. В то время, когда Груич диктовал перевод, единственный машинист, остававшийся на работе, упал в обморок, так что конец текста был переписан от руки секретарем. Он был передан Пашичу, который отправился около 6 часов вечера, чтобы лично передать его австрийскому посланнику.