Книга Крещение Руси и Владимир Святой - Сергей Алексеев

Киевский князь неизбежно задумывался о новом титуле. Он именовал себя каганом – но это обозначение высшей власти, хотя и сохранявшееся, принадлежало языческому прошлому. Оно многое говорило восточным славянам и кочевым тюркам – но ничего, кроме памяти о давних войнах с кочевниками, не пробуждало у христианских народов. Владимир думал о христианском империуме, о «царстве» по-славянски. Обновленная держава Рюриковичей вполне могла таковым считаться.

Брак на Анне, как рассуждал Владимир, ввел его в семью византийских «царей». Анну на Руси и даже в греческом Крыму не называли иначе, чем «царица Владимирова». Мы не знаем в точности, как на претензии русов реагировал Константинополь. Однако нет ничего невероятного в том, что Василий и Константин, чтобы почтить сестру, пожаловали Владимиру титул кесаря, «цесаря», – высший после императорского в византийской иерархии чинов. Кесарь считался вторым или третьим (в зависимости от количества императоров) лицом в Империи и в известном смысле соправителем государя. В позднем Риме «цезари» при императорах-августах являлись именно младшими соправителями.

Тонкость, однако, заключалась в том, что разницу на Руси не понимали. С древнеримских времен у славян удержалась память, что «царь», «цесарь» – это и есть император. Иначе византийских императоров (в отличие от разнообразных князей и королей) не называли. Словом «царь» переводили (и поныне переводят) греческое «василевс» – основной императорский титул в Византии. Так что пожалование «цесарства» Владимиру и сам он, и его подданные предпочли понять однозначно. Империя невольно признала за Русью имперское достоинство. Владимир не претендовал, в отличие от Святослава, на власть над «греками». Но в международных делах он хотел иметь вес, сопоставимый с весом византийских императоров. И это, а вместе с тем насущные нужды торговли и регулярных раздач «имения», побудило его к еще одному нововведению. При Владимире рождается русский монетный двор.

Владимир велел чеканить золотники и сребреники. Золотники, скорее всего, чеканили лишь при первых выпусках, сребреники продолжали выпускать вплоть до последних лет его правления. Лучшие образцы этих монет являются замечательным памятником древнерусского искусства. Именно древнерусского – резали штемпели и чеканили монеты русские мастера, уже набившие себе руку на княжеских свинцовых печатях. Изображения на монетах выполнены обычно получше надписей, в коих нередки ошибки. Впрочем, и для изображений наряду с талантливыми мастерами приходилось привлекать и негодящих ремесленников. Это неудивительно при масштабах Владимировых даяний.

Образцом, а заодно и материалом для золотой монеты стал византийский солид. Солид был наиболее уважаемой монетой Европы, и недаром – высокая золотая проба в нем оставалась практически неизменной со времен Древнего Рима. Эту высокую пробу в точности унаследовал и золотник Владимира. Он действительно являлся золотой монетой – и потому неким вызовом византийским свойственникам киевского князя. На лицевой стороне золотников изображался князь, восседающий на княжеском столе, действительно пока более напоминающем стол, чем престол. В правой руке Владимира – крест, но по левую руку выбит родовой княжеский знак, трезубец. Надпись, ободом охватывавшая княжеский портрет, гласила: «Владимир на столе». Или реже: «Владимир, а се его злато». И в том и в другом слышится возглашение мощи независимой Руси и ее князя. Но не забыли резчики и о Том, Кто даровал эту мощь. На обороте монеты, по византийскому образцу, находился лик Христа Пантократора, Вседержителя, с надписью: «Исус Христос».

Изображение князя на монетах – первое в истории Руси и вообще первый русский «портрет» реального лица. Учитывая, что печатей Владимира не сохранилось, именно по золотникам мы можем судить о внешности и облачении киевского князя. Судя по ним, у князя были густые, казавшиеся насупленными брови и крупный, немного горбящийся нос. Владимир, как и его отец Святослав, носил длинные усы. Неясно, отпускал ли князь (в отличие от Святослава и скорее по простонародной традиции) бороду. На некоторых сребрениках он определенно безбородый, но на золотниках кажется бородатым. Может быть, Владимир не мог решить, каким обычаям лучше следовать?

Скипетр с навершием-крестом и увенчанная крестом же высокая шапка с подвесками – явное заимствование из византийского императорского обихода. Однако Владимир, по сути, пока лишь добавил крест к княжескому жезлу и русской шапке-складне. Облачен князь в просторный украшенный плащ, застегнутый фибулой.

Серебряные монеты старейшего типа напоминают золотники. Правда, высокопробных сребреников очень немного. Большая часть их – слегка посеребренная медь. Частое явление в те времена, в том числе для монет византийских и особенно арабских. Непостоянен был и вес этой монеты. Но первые штемпели для сребреников изготовляли тонкие мастера, ответственно подходившие к своей задаче, и изображении на самых ранних не уступают золотникам. Легенда сребреников гласит: «Владимир, а се его сребро».

Собственный монетный двор в глазах Владимира был непременной принадлежностью суверенного государя. Выпуск монеты подтверждал его право общаться на равных с Византией. Право, отвоеванное в Херсонесе. В Херсонесе князь обрел веру. Но там же он и смыл с Руси позор неудач Игоря и Святослава. Русь христианская являла себя не только чище, но и сильнее языческой.

Добиваясь равноправия с Империей, Владимир невольно обращал взор на Запад. Не в религиозном смысле – этот выбор был уже позади. Но самостоятельные отношения с ближними и дальними соседями-христианами являлись главным свидетельством политической независимости Руси. Это, конечно, не значит, что сами западные иерархи и монархи не думали вовлечь Русь в строящийся латинско-католический мир.

Вскоре после крещения Руси, примерно в 991 году, в Киев прибыло, по преданию, посольство от папы. Предание это сохранилось в поздних летописях, но они его позаимствовали из Киевского свода конца XII века и Смоленской летописи века XIII, которые известны нам благодаря выпискам В.Н. Татищева. Около 990 года на Западе произошли события, которые сами по себе могли привлечь внимание Римского престола к Руси, независимо даже от ее крещения.

Князь гнезненских полян Мешко, продолжавший объединять польские земли, но на востоке сдерживаемый Владимиром, устремился на юг. Выбив чехов из древней земли вислян, гнезненский князь подчинил себе Краков, который с этих пор стал одной из столиц Польского государства. Но Мешко понимал, что успех может оказаться и временным. У Польши династии Пястов имелось много сильных врагов – и Чехия, и Русь, и Германия (хотя мир с ней и поддерживался женитьбой овдовевшего Мешко на дочери немецкого маркграфа). И после взятия Кракова Мешко решил отдать Польшу под покровительство Рима. Так поступали многие правители Западной Европы. Вручение своих земель папе, принесение ему вассальной присяги и выплата регулярной дани («денария святого Петра») вместе с тем гарантировали независимость. Подчиненный напрямую папе не подчинен уже германскому императору. И ни один католический монарх не решится полностью уничтожить владение, платящее дань престолу святого Петра, как бы ни складывались превратности войны.

Вскоре после краковской победы в Польшу прибыли представители папы Иоанна XV. Они вместе с придворными Мешко описали границы Гнезненского княжества и составили сохранившуюся до наших дней дарственную на имя «святого Петра», то есть римского папства. В ней Мешко признавал границу Руси «простирающейся до Кракова», то есть оставлял Червенские города Владимиру. Думается, что это было совместным решением его и папских послов. Мешко не на жизнь, а на смерть схватившемуся с чехами, война с Владимиром нужна не была. Рим был заинтересован в мирных и дружеских отношениях западных монархов с новокрещеной Русью – и по искренним соображениям единоверия, и ради усиления Римской церкви за счет привлечения русской паствы.