Книга Крещение Руси и Владимир Святой - Сергей Алексеев

Грады, однако, были бесполезны без гарнизонов. И Владимир, опираясь на налаженную им систему управления, затевает первую в истории Руси подлинную военную реформу. Раньше князь располагал собственной дружиной, племенными ополчениями и ненадежными наемными отрядами варягов и колбягов. В племенных градах, у местных князей или воевод имелись свои дружины (как во времена Святослава у Претича в Переяславле). Но и этого было недостаточно. Владимиру для его войны требовалось постоянное войско, прямо ему подчиненное. И он приказал набирать по северным землям «лучших мужей». Отборные воины словен и кривичей, эстов и вятичей отправлялись по княжеской воле на юг, защищать Русь от печенегов. Не обошлось, судя по всему, и без наемных варягов, хотя их было гораздо меньше. Владимир нуждался в своих соотечественниках. «Все грады» обязаны были внести свой вклад в этот набор. Пришельцы становились и жителями, и защитниками княжеских крепостей. Подобное еще немыслимо представить себе за несколько десятилетий до того. Но теперь, трудами Ольги и Владимира, Русь сплачивалась в единое целое. Князь и сам ездил на север, в Новгород, чтобы собирать воев.

Владимир не ограничился только строительством и укреплением градов. По его приказу отремонтировали, расширили и укрепили сами Змиевы валы. В результате они превратились в сплошную линию укреплений, в несколько рядов протянувшуюся по обе стороны от Днепра. Она связывала между собой отдельные грады. На вершинах земляных валов Владимир выстроил также сплошную, поражавшую протяженностью воображение современников деревянную стену. Пространство вокруг валов и градов, по берегам рек патрулировалось, видимо, конными разъездами – теми самыми «заставами богатырскими», о которых вспоминают русские былины. Хранят былины память и о том, из каких краев съезжались богатыри ко двору Владимира. Недаром в число самых славных воителей Владимира Красное Солнышко эпос включил и Илью Муромца, и ростовца Алешу Поповича, а Добрыню Никитича превратил в уроженца Рязани. «Словене и кривичи, чудь и вятичи», – как в Начальной летописи. Правда, вероятно, и в другом – успех воина при дворе «робичича» Владимира мало зависел от его происхождения. Если не среди наместников во градах, то среди старших на заставах вполне могли попадаться дети простых «людей» и смердов – вроде былинного Ильи.

Меры Владимира приносили результат. По словам летописи, он «одолевал» печенегов. Правда, временами кочевникам удавалось и осаждать приграничные грады, и прорываться сквозь линии валов до южных окрестностей Киева. Но до стен самого Киева при Владимире их набеги не доходили. Сил прорвавшимся сквозь валы не хватало, чтобы угрожать столице Руси. Самые дальние набеги останавливали на подступах к стольному граду, на Стугне или в верховьях Ирпени. Возведенная Владимиром стена надежно защитила его державу.

Подлинной столицей Владимировой засеки на Левобережье стал Переяславль, который князь полностью, до основания, перестроил в 991 году. Своего князя здесь уже давно не было, зато имелась дружина с воеводой, теперь напрямую подчиненная Киеву. Владимир дал городу нового хозяина. Он принял решение расположить здесь митрополичий престол и поселил в Переяславле митрополита Леона. Тем самым подчеркивалась независимость духовной власти от светской, княжеской.

Говоря о строительстве Переяславля, это следует иметь в виду. Город возводился не только как главный, полный войск и открытый беженцам оплот против печенежских набегов – но и как памятник величия молодой Русской Церкви. По всем этим причинам и оказался он самым большим из всех русских укрепленных градов. Его валы охватывали площадь примерно в 80 гектаров – почти в восемь раз большую, чем укрепления Киевской Горы. Дело в том, что в Переяславле – впервые на Руси – охвачены валами оказались не только крепость-детинец, где пребывали митрополит с воеводой, но и застроенный жилыми дворами «окольный город». В окольном городе Переяславля рядом с дворами торгово-ремесленного люда, как и в северном Новгороде, строились богатые боярские усадьбы. Для заселения огромного, по тогдашним меркам, города Владимиру едва ли хватило бы жителей округи. Вероятно, привлек он и переселенцев с северных земель. Переяславль под управлением Леона процветал, оправдывая свое первое место среди всех русских градов.

С появлением постоянного гарнизонного войска менялась роль и княжеской дружины. Дружинники по-прежнему оставались в первую очередь воинами. Но война переставала быть их единственным долгом. Теперь старшие дружинники, бояре больше времени проводили в Киеве при князе, как его советники и соучастники в делах власти. «Владимир любил дружину, – отмечает летописец, – и с ними думал о строении земском, и о ратях, и о уставе земном». Вместе с епископами и градскими «старцами» они помогали Владимиру управлять страной. Впрочем, «старцы» как особый слой постепенно исчезают. Дети полянских родовых старейшин-«господ» уже осознавали себя русами и служили в княжеской дружине. Наследуя влияние и богатство отцов, они превратились в княжеских мужей, в бояр.

Почтение Владимира к своей дружине выражалось и в знаменитых пирах. Каждое воскресенье вслед за пиром для духовенства и для нуждающихся наступал черед княжеских людей – бояр и телохранителей-гридней. Помимо них, на пир в княжескую гридницу приглашались старшины киевского ополчения – сотские и десятские, а также просто богатые и знатные, «нарочитые мужи». Пир по воле Владимира устраивался даже тогда, когда сам он присутствовать не мог. «Бывало на обеде том, – рассказывает летопись, – много мяса скота и зверей, и изобилие всего».

Как-то напившиеся дружинники стали роптать на князя: «Плохо то, что дают нам для еды ложки деревянные, а не серебряные». Ропот, конечно, был сущей наглостью. Но справедливости ради надо отметить, что дружинники уже насмотрелись на столовые приборы греков в Херсонесе. Владимир, услышав пьяные речи, немедленно повелел изготовить для дружины серебряные ложки. «Серебром и златом, – сказал князь, – не найду дружины. А с дружиной найду злато и серебро, как дед мой и отец доискались злата и серебра с дружиною».

В этих словах звучит прежняя, казалось бы, уходящая правда воинского мира. Что же, Владимир стоял на рубеже двух эпох, одним из первых перешагнул порог новой цивилизации. Но он все же не собирался в действительности ходить по дальним странам, «доискиваясь злата и серебра», подражая Игорю и Святославу. В словах князя – дань уходящему «отчему преданию», но и верность тому в нем, что было действительно важно. Владимиру не нужны были заморские наемники, дружина, служащая за «злато и серебро». Он ценил своих «мужей» именно за то, что они были укоренены в русской почве и могли стать вместе с ним наилучшими строителями Русского государства. Так старое и новое неразрывно сплетались в делах и речах великого князя. «И жил Владимир по устроению Божьему, и дедовскому и отчему» – так, весьма символично, завершает пространную похвалу князю и повествование о его трудах Начальный летописец.

Князю и необходимости больше не было в завоевательных войнах. Его держава по богатству и размерам превосходила подавляющее большинство христианских стран, на равных соперничала со Священной Римской и почти что на равных – с Византийской империей. Владимир мог позволить себе нескудеющей рукой одарять и дружину, и духовенство, и нищих. Дань свозилась в Киев со всех сторон необъятной Восточно-Европейской равнины. Киев, Полоцк, Новгород, другие растущие русские города, пути «из варяг в греки» и «в Хвалисы» привлекали купцов со всего христианского мира – и не только. Правители соседних стран искали мира и союза с Владимиром, подносили ему щедрые дары.