Книга Вечный Жид - Сергей Могилевцев

Другим всего лишь задуманным, но не написанным романом Айзека Обломоффа является роман «За пол часа до конца света». В нем опять, как и в предыдущем романе, речь идет о писателе, живущем у моря в маленьком провинциальном городе – обычное пристрастие Обломоффа к такого рода сюжетам, остановить которое, увы, уже невозможно! Роман начинается ранним утром, когда писатель просыпается и вдруг понимает, что дальше жизнь не имеет никакого смысла. Он не спеша одевается, приводит себя в порядок, оглядывает комнату, и чувствует, как же ему надоело все это! Он заходит в коридор, заглядывает в детскую, где спит дочь, мысленно прощаясь с нею, а потом в комнату жены, с которой они давно уже стали чужими людьми, с удивлением думая, как же он мог так долго прожить с этой женщиной, интересы, привычки и вкусы которой совершенно другие, нежели у него? Его охватывает еще большее отвращение к своей внешне удавшейся и благополучной жизни, и он идет по городу вниз, к морю, вспоминая, как же когда-то все хорошо начиналось. Весь роман построен на этих воспоминаниях, которые иногда пересекаются друг с другом, и постепенно, год за годом, приводят его к настоящему. Пока он идет к морю, перед ним проходит вся его жизнь со всеми ее падениями и взлетами, и он наконец понимает, что на самом деле есть главный персонаж мировой истории, что вообще весь мир, вся цивилизация, держались на плаву именно потому, что он терпел, и год за годом терпеливо карабкался вперед, хотя давно уже мог прекратить этот подъем, разжать пальцы и медленно упасть вниз. И теперь, когда он уже не может продолжать подъем, не может продолжать свою жизнь, не может этого делать и весь мир, который зависит от него, и должен погибнуть вместе с ним. И когда он наконец-то это понимает, он доходит до моря и наблюдает начало конца света. Он видит необыкновенные знамения в небе, слышит ангельские голоса, в ушах у него звучит чудесная музыка, и ему становится необыкновенно легко от сознания выполненного долга, от той мысли, что они оба – он и мир – продержались столько, сколько могли, и теперь должны уступить место чему-то другому. Конец света оказывается вовсе не страшным и адским, это вовсе не апокалипсические ужасы, спустившиеся на землю, или, наоборот, поднявшиеся на поверхность из адских глубин. Конец света венчает полет ангельских стай, похожих на стаи белых чаек, которых он так любил, и каждый день кормил хлебными крошками, гуляя вдоль моря с собакой, детьми и друзьями. А потом вдруг наступает тишина, но это не конец, а всего лишь переход в другую жизнь, о которой будет написано в новую эпоху другим автором и в другом романе. Обломофф очень жалел, что только лишь задумал этот роман, который ему необыкновенно нравился, но не успел перенести его на бумагу. Увы, увы, мы не всегда властны над своими мечтами и действиями, и отнюдь не все задуманное успеваем осуществить в жизни!

Третьим романом Айзека Обломоффа, существовавшим всего лишь в его голове, был роман «Желтые занавески». Вещь эта мрачная и необыкновенно тяжелая, рассчитанная на неслабонервного читателя, и речь в ней идет о человеке, находящемся в некоем пространстве, в некоей комнате, которого от остального мира отделяют всего лишь желтые занавески, висящие на обычной старой веревке, отдернуть которую, однако, он не в силах. Он давно уже забыл, кто он такой, и кем был в жизни, и мучительно старается вспомнить это, испытывая необыкновенные душевные и физические страдания. Иногда он, кажется, что-то вспоминает, и этим воспоминаниям посвящены целые главы романа, но чья это память – его или чужая, – он до конца не знает. Иногда ему кажется, что он был писателем, и он даже определенно вспоминает картины своей писательской жизни в далекой и блестящей столице, потом он вдруг приходит к мысли, что был революционером и готовил заговор против правительства, и даже, кажется, готовился бросить в кого-то бомбу; вслед за этим он видит картину ужасного разрушения и многих смертей, последовавших после того, как ему все же удалось эту бомбу взорвать; начавшийся в стране хаос и апатия привели его организацию к власти, и он стал не последним министром в правительстве. Но не успевает он насладиться этими приятными и благостными воспоминаниями, как вдруг проникается мыслью, что на самом деле он женщина, причем женщина падшая, наполненная всеми пороками этого мира. Потом он последовательно превращается в пони, в ползущего по стенке клопа, которого кто-то тут же раздавливает каблуком, стряхнув его на пол, в эхо чужой песни и даже в плесень на берегу океана. Он боится подходить к зеркалу, потому что отражение его постоянно меняется, трансформируется, у него искажаются судорогами черты лица, появляются лишние глаза, нос и уши, вырастают две головы, или вообще все тело распадается на части, превращенное в кучу отвратительных шевелящихся насекомых. Он сходит от этих трансформаций с ума, он пытается повеситься, он режет себе вены, но бритва, которой от это делает, оказывается тупой, а веревка от желтых занавесок – гнилой и старой, и тут же рвется, а он больно падает на пол. Однако главная цель – заглянуть за желтые занавески – достигнута, и он уже вроде бы считает себя спасенным, но за желтыми занавесками оказывается глухая стена, и это еще больше все запутывает и добавляет безнадежности ко всему, что с ним происходит. Роман заканчивается на том, что он смотрит на эту стену и боится оглянуться назад, потому что сзади его ждет зеркало, тупая бритва, которая не режет, а только лишь больно царапает кожу, и старая прогнившая веревка, которую он вновь связывает узлом и вешает на нее валяющиеся на полу скомканные желтые занавески, поскольку в этом заключается хоть какая-то логика, которая во всем остальном совершенно отсутствует. Роман, согласитесь, не для слабонервных, хотя если покопаться в дневниковых записях Айзека Обломоффа, а еще лучше в его голове, там можно обнаружить такое, что вообще жить не захочется, и не только ему, но и вам! Поэтому давайте не будем уподобляться мусорщикам и копаться в головах гениальных писателей, поскольку занятие это зряшное и неблагодарное, и важен лишь конечный результат: написанная, а еще лучше изданная кем-то книга! Единственное, что хотелось бы отметить, раз уж мы коснулись тех идей и проектов, которые были в голове у Айзека Обломоффа, но так и не успели реализоваться, так это его планы создать свою собственную философскую систему, ничуть не хуже тех, что создали Платон, Гегель и Аристотель, реформировать православие и иудаизм, прочитав для этого в России и Израиле цикл лекций, и под страхом самой жестокой казни запретить кого-либо убивать, поскольку жизнь человека священна, и дарована природой и Богом. Между прочим, среди идей и проектов писателя был также некий ненаписанный рассказ, постоянно крутящийся у него в голове и жужжащий, словно осенняя муха, от которого невозможно было избавиться. Рассказ был неясным и полуразмытым, словно нечеткая осенняя акварель, и речь в нем шла о некоем хулителе еврейского племени, эдаком современном Савле, ставшем впоследствии апостолом Павлом, обвиняющем евреев во всех смертных грехах, от распятия Иисуса Христа до нынешнего момента, когда они, нераскаявшиеся, исполненные злобы и мести, преспокойно живут на своей исторической родине. Этот хулитель еврейского племени, этот новоявленный Савл, однако, внезапно осознает, что, собственно говоря, он существует лишь виртуально, ибо давно уже сгорел во всех крематориях мира и был отравлен во всех газовых камерах, претерпев те самые муки, только в гораздо больших масштабах, которые претерпел еврейский народ. И наш новоявленный Савл вдруг понимает, что он-то и есть самый настоящий еврей, более того – некий символ, некая идея еврея вообще, то есть маленького, загнанного, лишенного родины и постоянного обитания человека, символ вечного скитальца, Вечного, бредущего по каменистой почве Жида, который подвержен всем горестям и язвам этого мира, и, тем не менее, не может умереть, как бы ему этого ни хотелось. И когда он это наконец-то осознает, когда понимает, что давно уже не является человеком, а является символом, вечной сквозной идеей, бредущей сквозь века и тысячелетия от одного края земли – до другого, он заливается горькими слезами, ибо понимает, что воевал всю жизнь не с кем-нибудь, а с самим собой, и смысла жить у него дальше попросту нет. Однако, виртуальный и не существующий в настоящем, а принадлежавший сразу всем эпохам, он вновь, как ни пытается, не может уйти из жизни, и продолжает брести по каменистой почве своей горькой судьбы, не надеясь уже ни на что, кроме милости Бога, который, возможно, однажды смилостивится и прекратит его вечные муки. Странный этот рассказ, повторяем, постоянно крутился у Обломоффа в голове, но по причине своей крайней странности так и не был им записан, и мы приводим его здесь лишь как курьез, как один из примеров множества идей и сюжетов, постоянно сопровождавших Айзека всю его литературную жизнь. Кстати, мы забыли еще упомянуть о целом цикле бесед, которые Обломофф вел со Всевышним, но они слишком обширны и пространны, и явно не рассчитаны на объем данной книги. Остановимся поэтому на том, что есть, на том, до чего нам удалось докопаться, и будем медленно, но верно, продвигаться к концу.