Книга Я - сингуляр - Юрий Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Умел пожить, умей и умереть!»
«Жизнь – копейка, голова – наживное дело».
«Всем там быть: кому раньше, кому позже».
«По дважды не умирают, а по одной не миновать».
«Один раз мать родила – один и помирать».
«Чем с плачем жить – лучше с песней умереть!»
Или, проще говоря: «Гуляй, Вася, один раз живем, а боганет!»
Это наплевательское, ухарское, лихое и сейчас выражается хотьв беспробудных пьянках: а че, один раз живем, хоть в популяризацииэкстремальных видов спорта, мол, умирать надо на бегу, как и запорожскаяхвастливая поговорка: «Казак в постели не помирает».
Барабин ухмыльнулся мне:
– Что, Славик, положили тебя на все лопатки?
Я пожал плечами.
– Если хочешь, считай так. Помнишь, нас в школезаставляли учить что-то про собачек Павлова? А знаешь, как он умер?
– Нет.
– Академик Павлов прожил восемьдесят пять лет, –сказал я мирно. – Работал в полную силу до последнего дня. Когда умирал,позвал студентов на последнюю лекцию. Они сели вокруг его постели, а ондиктовал им симптомы смерти: «Вот начинают холодеть пальцы ног… это кровьперестала туда поступать… пощупайте, проверьте… Та-ак, вот сейчас онемелилодыжки… записывайте, записывайте!.. Холодеют голени, а сейчас вот перестаюощущать коленные суставы… Пишите, ничего не пропускайте!.. Холод с легкимпокалыванием поднимается выше, а там, где прошел, уже не чувствую тела… Когдадоберется то груди, я перестану существовать…»
Барабин охнул.
– Да что же он за такой человек?
– Такой, – подтвердил я угрюмо. – У студентовдрожали руки, от слез ничего не видят, а любимый профессор диктует оченьспокойно, давая им последний урок, как должен вести себя настоящий ученый. Незнаю, почему Люша уверен, что Павлов должен был обязательно умереть! Я уверен,что проживи Павлов и другие, ему подобные, хотя бы еще по сто лет, то Люшасидел бы перед экраном не в сорок два дюйма, а во всю стену! И смотрел бытрансляцию футбола со встречи сборной Земли и Марса. А Василиса набирала исбрасывала бы вес просто по своему желанию, без всяких диет.
Люша буркнул:
– Павлова жаль, кто спорит? Но нельзя отменять законыприроды.
– Почему? Мы их все время отменяем.
– А она за каждую победу мстит!
Понимаю же, дурак, спорить бесполезно, но по инерции ясделал последнюю попытку:
– И что, ты готов отказаться от бессмертия?
Он сказал гордо:
– Смотря какого!
– Это как? Бессмертие либо есть, либо…
– Я имею в виду, что если ученые придумают такуютаблетку, чтобы проглотил – и все, или пусть даже сходить на укол, – этоодно, это нормально, а вот если мне хотят всобачить в тело какую-то железяку –нет, ни за что!
Он подбоченился, смотрит таким гоголем, что я ощутилподступающую тошноту. Как будто его будут в самом деле уговаривать статьбессмертным, а он станет диктовать условия, на которых изволит великодушнопринять! Совсем одурели эти демократы со своим вниманием к «простому человеку».
Барабин и Константин тоже смотрели на меня осуждающе, а наЛюшу с явной поддержкой. Демьян и Лариска тихонько шептались, женщины держатнастороженный нейтралитет, а грамотный Константин заверил Люшу:
– Будет простая операция на генах. Подправят пару генов– и мы никогда не будем стареть. И вечная жизнь будет обеспечена. Думаю, цивилизацияпойдет таким путем.
Люша кивнул, хоть и с неохотой, но все же соглашаясь.Барабин и Василиса тоже заговорили, что это правильно, это верно, этонормально, это совсем не то, что бездушные железяки в благородное человеческоетело пихать, это ж так и сам человек станет бездушным. Я молчал, потому чтоесли у Люши или Василисы тела – благородные, то я лучше весь стану железячным,упаси меня от такого благородства. На биологическую трансформацию они согласны,видите ли, потому, что это замораживает мгновение: можно остановить прогресс ижрать, жрать, жрать, а также совокупляться в промежутках между жратьем, и такдо скончания века. Который наступит, когда какой-нибудь крупный астероидврежется в Землю.
Я слегка отодвинулся вместе со стулом, бокал красного вина вруке, рассеянно-благожелательная улыбка на морде лица, взгляд переползает сЛюши на Барабина, на женщин, на всех-всех, а под спудом ворочается, просясь наповерхность, злая мысль: и что же, все это жруще-срущее большинство тащить вбессмертие? Да вы что, охренели?.. Только самое тупое животное, у которого дажеспинной мозг на всякий случай изъяли, может предположить, что бессмертие будетдоступно в с е м!
Зачем питекантропы в нынешнем обществе? Их даже асфальт ненаучишь укладывать. Вот так же в мире бессмертия абсолютно не найдется меставсяким любителям смотреть по телевизору футбол, поставив перед собой ящик пива.
Внезапный холод прокатился по всему телу. Собственно, чем ялучше? Только тем, что не состоял, не был, не привлекался, не участвовал? Ноотсутствие заметных недостатков – еще не достоинство.
Люша, чувствуя, что сказал меньше, чем мог бы, у него тожесильно развито остроумие на лестнице, снова заговорил о проклятой науке итехнике, что гробят духовную жизнь человека, но я наступил обеими ногами себена горло. Смолчу, пусть говорит.
Он вещает с таким напором и пафосом, что любой довод противбудет выглядеть жалким. Уже потому, что начну изобретать доводы вот сейчас, аза спиной Люши стена до небес из многовековой традиции, именуемой культурой,что, дескать, смерть – естественный и необходимый процесс, и его отменять нуникак низзя. Там доводов миллион, все отшлифованы за века до блеска ивыгранены, сверкают остроумием, кажущейся глубиной и вообще выглядятсокрушающими.
А что вякаю я? Что автомобиль перспективнее телеги слошадью? Так это стало понятно люшам лет через сто со дня, как первыйавтомобиль прокатился по дорожке. А я сейчас в такой ситуации, когда автомобиляеще нет вообще, а только изобретен двигатель внутреннего сгорания, начинаютсяпервые робкие разговоры о возможности его применения в быту, на транспорте…
В этом случае, понятно, у сторонников тягловой силы вседоводы и все козыри на руках, ибо преимущества коней отчетливо видны еще сДревнего Египта, а о какой такой замене этой единственной и прекрасной силывонючими керосинками разговор? Да не смешите народ!
Вот и не хочу смешить… Правда, то и дело забываю обесперспективности таких разговоров, только помоями обольют под видом моегопросвещения, дурака такого, что не понимает простых вещей, понятных каждомуребенку…
Поглядывая с нетерпением на Лариску, я вышел на балкон.Свежий ночной воздух охладил распаренное жратвой и пьянкой лицо.
