Книга Борель. Золото - Петр Петров

На расчистку снега последней вышла артель Алданца. Цыганка мутило с похмелья. Сутулый, преждевременно облысевший Филя Балда тер снегом стянутый мелкими морщинами лоб, смотрел осоловелыми глазами на загнувшиеся носки рыжих сапог.

Артель Хлопушина, расчистив свой участок, окружила потрескивающий костер. Рядом китайская артель хлебала из алюминиевых посудин рисовый суп.

Балда подсел к вожаку Сун-выну и бесцеремонно заехал в миску ложкой.

— Дозволяешь? — спросил он, обжигаясь хлебовом.

— Нисиво, — китаец недовольно скосил глазами.

— Ну и христовы работнички, — упрекнул Морозов, шлепая губами о заслюнявленный чубук. — Вам только за жратву никто в глаза не плюнет.

Алданец растянулся около костра и постукал облинялыми крагами.

— А ты на кого хватаешь? — Он взбросил блеклые глаза на подошедшего Костю и далеко сплюнул сквозь зубную прореху. — Подсевай не подсевай — честь нам одна. — Костя молчал, но по раздувающимся ноздрям Алданец видел, что задел парня за живое. — На флоте, в тюрьме и здесь должна быть одна пропаганда и дисциплина, — продолжал он. — А которые подначивают — это самые последние фашисты.

Костя открыл рот, но поднявшийся Филя Балда отбросил ногу и громко пустил пакостный звук. Цыганок, захлебываясь, рассмеялся.

— Э, што-б тебя разорвало! — возмутился Хлопушин. — Антилигент называешься.

— Свиньи! — отвел душу Костя, дружески глянув на нахмурившихся китайцев. — Люди едят, а вы што делаете?

— Скот, он и есть скот, — поддержали кругом.

Балда сытно рыгнул и, оскалив гнилые зубы, пояснил:

— Чунари вы, потому и не понимаете слабоды-воли. Когда середка полна — концы говорят. Ничего тут душевредного нет.

— Пакостники, — брезгливо перекрестился Хлопушин.

Китайцы сложили посуду и принялись за работу. Алданец выбрал время, когда надсмотрщики и два милиционера направились к следующей артели, подошли к Сун-выну.

Сухощавый и сутулый старшина китайцев вопросительно сверкнул глазами.

— Чибо тебя?

— Опия есть?

— Мало, мало…

— Давай.

— Золото надо…

— Когда накопаю… Не веришь?

Сразу помутневшие глаза Алданца вразбег смотрели на китайца, и прожженный Вын не выдержал этого взгляда.

— Получаила, — сказал он, сунув кусочек коричневой таблетки… — Полызолотника отдавай.

— Ладно, не пропадет.

Около костра Морозов перевязывал грязной тряпицей гнойную рану на руке у Ларьки Супостата. Китайцы и Хлопушинская артель начали кайлить пристывшую землю. Алданец оттолкнул ноги Балды и снова привалился, подставляя спину огню.

— А вы чего не начинаете? — спросил подбежавший надсмотрщик.

— Больны, — басом ответил Цыганок, потягиваясь и чихая с перепоя.

— Как больны? А зачем же вышли?

— Так и больны, — подмигнул Рома. — Тоской по родине страдаем.

— Где же у тебя родина? — не подозревая коварства, добивался надсмотрщик.

— Под юбкой…

По шурфу покатилось лошадиное ржание Балды. Надсмотрщик, отплевываясь и размахивая руками, побежал вдоль разреза. Проводив его глазами, Алданец достал полученную от Вына таблетку и, искрошив ее в порошок, разделил между Цыганком и Балдой.

— Это на похмелку, — повел он жидкими бровями. — А к вечеру Сохатый подвезет самогону.

Курили жадно, глотая сладко-отравное зелье и, перед окончанием работ, шатаясь, шли к стану с одичалыми глазами.

— Трутни, — сказал Костя, очищая от липкого суглина лопату.

— Тебя почему с ними мир не берет? — спросил Морозов.

— Они меня объезживали два года…

— Как же ты попал в ихну шайку?

— Очень просто… Шлялся беспризорным и подвернулись. Теперь я знаю их, как свои ладошки.

— Оттого они на тебя и серчают… Делу изменил, стал быть.

— Не шибко я побаиваюсь. Безмен у меня потяжелее ихнего. Разве партией накроют, а поодиночке от любого отпихнусь! — решительно сказал Костя.

По белой долине вразброд двигались люди к поджидавшим их грузовикам. По мысам ветер обдирал белый покров, заметал липким снегом избушки недавно покинутого старателями стана.

Глава пятая

1

Постройка воздушной дороги и бремсберга затянулась. В обыкновенные рабочие дни люди были заняты своим прямым делом. К тому же около трети старателей успели покинуть рудник до морозов.

В шахтах не хватало электроэнергии, не хватало лампочек и фонарей. Октябрь снова дал понижение добычи золота. Запасы руды уменьшились, бегунка и дробилка опять работали не с полной нагрузкой.

Из треста приезжали инспекторы, контролеры, обследователи-экономисты. Они собирали сведения, анализировали. Хитро сплетенные столбцы противоречивых цифр летели в «Главзолото» молниями. И опять трестовские дельцы приходили к заключению, что механизация рудника и возведение капитальных построек начаты преждевременно. Были другие мнения, а отсюда, как подсушенное жнивье, разгорались споры.

У Стукова сидел Бутов, когда обалдевший от цифр, разбитой походкой ввалился Гурьян. На посеревшем от непомерной усталости лице директора щетинилась черная борода.

Бутов торопился на раскомандировку вечерней добавочной смены и нетерпеливо докладывал:

— Ребята подготовлены. Не затягивай с собранием. У меня есть ударники девяносто шестой пробы. Забойщики-старики не качнут и из молодых гвоздистые парни вырабатываются.

— Проведем, Нил… К октябрьским торжествам обязательно, — секретарь морщил лоб: у него болел зуб. — В твою шахту выделяем Катю, а Пинаева и Яцкова — в остальные…

— На партработу среди шахтеров и старателей даем лучшие силы рудника. Понял?

— И дельно. Надо глушить сразу.

Бутов сунул шершавую, напоминающую сухое дерево руку Гурьяну.

— Ты чего осунулся? Уездили? Смотри, белый волос прет.

Директор поставил локти на стол и сплюнул горькую от трубки слюну.

— Обожди, Нил, — придержал он шахтера. — Тут дело есть.

Он вынул из портфеля телеграмму, напечатанную на машинке, и подал ее Стукову. — Вызывают с докладом инженера Клыкова, — пояснил он.

— Значит, вопрос там поставлен в лоб.

— Лавочка! — резко взмахнул Бутов.

— Вали с ним сам, а то спакостит, старая крыса.

Беспокойные глаза секретаря бегали по серому листку. Гурьян молчал. Нужно бы отдыхать, но знал, что не заснет, проворочается в постели до рассвета, пока не поделится с теми, в которых видел опору.