Книга Время спать - Дэвид Бэддиэл

— Давай уйдем отсюда, — прошептал он.

— А что такое? — не понял я.

— Ты посмотри, что они сделали со всеми этими людьми.

Из-за угла показалась явно страдающая отсутствием аппетита женщина (лет тридцати, но с телом десятилетней девочки) и направилась к нам уверенной походкой, будто мы договаривались о встрече и именно на это время.

— Ты хочешь трахнуть меня, Ян? — спросила она, пристально вглядываясь в мое лицо и явно видя лицо другого человека.

Глаза у нее пылали гневом.

— Если хочешь, можешь это сделать. Прямо здесь!

Она задрала подол своей сорочки, обнажая ноги и лобок, и мне стало не по себе — наверное, солдаты союзников видели что-то похожее, сваливая трупы в братские могилы. Это сбивает с толку либидо. Мне вдруг стало стыдно за себя. Но, к счастью, в этот момент открылась дверь приемной и она убежала.

— Здравствуйте, — сказал человек в белом халате.

Это был усталый человек в очках-хамелеонах, с лицом, усеянным следами от угревой сыпи.

— Здравствуйте, меня зовут Габриель Джейкоби. А это мой сосед по квартире Ник Манфорд. Вам должен был звонить доктор Прандарджарбаш…

— Да, я знаю доктора Прандарджарбаша.

Я медлил, чувствуя себя школьником, который вместе со своим шкодливым другом просит у взрослого человека что-то, что детям ни к чему; я подтолкнул Ника локтем.

— Что? — удивился он.

— Ну, скажи ему.

— Что?

— Что ты хочешь пройти здесь курс лечения.

Ник уставился на меня, как запуганный кролик.

— А я не хочу, — тихо сказал он и присел на прислоненный к стене оранжевый пластмассовый стул.

В этот самый момент — доктор как раз пригляделся к его одеянию и, похоже, был готов решить, что мы зашли сюда просто шутки ради — я совершенно потерял голову.

— Нет, ты хочешь! — заорал я так громко, как только мог.

Из дверей повысовывались чьи-то головы, все смотрели на меня, как… ну, в общем, как на сумасшедшего.

— Это ж твои собратья, разве нет? — махнул я на обитателей коридора. — С такими же, как у тебя, способностями? Которые могут слышать и видеть то, что не слышно и не видно всем остальным? Ты должен хотеть остаться! Тебе с ними о стольком надо поговорить!

Ник решительно смотрел в серый больничный ковер; хотя мои глаза и были затуманены яростью, я заметил у него на макушке морковного цвета пятно.

— Простите, — сказал доктор. — Вы не могли бы…

— Да где ж тебе еще хотеть быть, Ник? Ты обрел свой дом!

— …не повышать голос. Это мешает больным.

Чтобы меня успокоить, он положил ладонь мне на плечо в тот момент, когда я отчаянно жестикулировал; я резко дернул плечом — наверное, будучи латентным евреем, я имею предрасположенность к развитию тех мышц, что отвечают за пожимание плечами, — и нечаянно попал доктору по лицу, да так, что у него очки слетели. Через мгновение я почувствовал, как его кулак ударяется о мою челюсть — к счастью, точности ему не хватило. Я развернулся и изо всех сил ударил его правой рукой в подбородок; в этот самый момент, в самый разгар драки, мне вдруг в голову пришла мысль, что подобное поведение не свойственно не только мне, но и, возможно, ему, но иначе и быть не может, когда сталкиваются двое мужчин, которые дошли до точки. Он попытался ударить меня по голове, но промахнулся сантиметров на пять; поблагодарив Бога, что очки у доктора слетели в самом начале, я бросился всем своим грузным телом на него, отбрасывая его к зеркальному стеклу, которое тут же разлетелось на тысячи осколков. К счастью, в это окно он не вылетел, а следующее, что я понял, — это что меня прижали к полу сотни рук, в большинстве своем это были руки дежурных, хотя уверен, что и желтые от никотина пальцы Ника там тоже мелькали; затем я почувствовал пронзительную боль в лодыжке, и мир начал расплываться перед глазами, о чем я всегда и мечтал, а еще я уловил момент засыпания, абсолютно точно уловил — я тонул, но видел целую толпу больных, с любопытством глядящих в окно, в котором до того они разглядывали, не узнавая, свое бессмысленное отражение.

Вечером я уже сидел дома с Диной. Она смазывала мне порезы йодом.

— О чем ты только, дурак, думал? — спросила она в третий уже раз.

— Я же сказал. Ни о чем. В этом-то все и дело. Ай! Можно поаккуратнее?

— Уж кто бы говорил.

— Если бы я остановился и подумал, то никакой драки точно бы не было. Совершенно точно, если бы только я остановился, когда он меня ударил, и подумал: «Ах да. Конечно. Он так сделал, поскольку уверен, будто я намеренно сбил с него очки, и к тому же у него очень нервная работа», и все бы не закончилось появлением четырех полицейских, готовых обвинить меня в уголовно наказуемом преступлении. Но я не остановился и не подумал.

— И во сколько тебе обойдется замена стекла?

Это еще больше испортило мне настроение, ведь об этом я еще даже не задумывался.

— Не знаю. А мне придется за него заплатить?

— Надо полагать, что да.

Она поднесла йодный тампон к особенно неприятному порезу на правой щеке. Я зажмурился из всех сил. Сквозь узенькую щелку я заметил, как она улыбнулась, отложила тампон и вместо него театрально поднесла к ранке свои губы, вытянув их трубочкой. Естественно, она сделала это с иронией, не забывая о том, что женщина, целующая раны своего мужчины, — сюжет весьма банальный, но несмотря на это, когда ее губы прикоснулись к моей коже, нежность прикосновения была настоящей, по-настоящему целебной, и ирония, которая умеет так плотно укрывать искренность, отступила, смущаясь, как наглец, вдруг понявший, что сказал лишнее.

Она чуть отодвинулась от меня; глаза ее улыбались, но не беззаботно — я видел в них заботу обо мне. Может, внезапное отступление иронии меня обезоружило, может, день слишком длинный выдался, а может, это просто правда, но я с удивлением почувствовал, что меня сейчас захлестнет желание, которому невозможно сопротивляться, что мне захочется сказать ей: «Я люблю тебя». Я только хотел ее поцеловать, как в дверь позвонили. Дина вопросительно поглядела на меня.

— Ты ждешь гостей?

— Нет, — ответил я.

— Сиди, я открою, — сказала Дина.

Судя по ее голосу, я немного переигрывал, изображая раненого бойца.

Когда она вошла обратно в комнату, с ней было двое полицейских — мужчина и женщина.

— Мистер Джейкоби? — уточнил мужчина лет двадцати двух, не самого крепкого для полицейского телосложения.

Я быстро завязал пояс на халате и встал.

— Послушайте, — начал объяснять я. — Я же сообщил вам все необходимые сведения. Это была случайность — мы просто друг друга не поняли.

— Простите?