Книга Кукурузный мёд (сборник) - Владимир Лорченков

– Это судьба, – сказал новый знакомый Залупашки, тиская девушку.

Та, хихикая, рассказывала Лоринкову о себе и своих бедах. Мужичок лишь качал головой да возмущенно вздыхал.

– Гребанные молдаване! – восклицал он.

– Лишь бы использовать человека, – говорил он, поднимая Залупашке подол.

– Никакого внимания к личности, – говорил он, залезая на Залупашку.

Дурочка глупо улыбалась и, если бы дело происходило днем, то красные пятна на ее шее и груди были бы видны экипажам самолетов, летевших над Молдавией. Поплыла Залупашка. Бедная дурочка, на которую ни один мужчина ни разу в жизни не взглянул, спрашивала:

– Значит, мы поженимся завтра?

– Конечно, – пыхтел мужик, даже не снявший ушанки.

– Оп-па, – говорил мужик.

– М-м-м-м, – говорила Залупашка.

– Ты, главное, – шептал ей в ушко мужик, – слушай, что я говорю, потому что я волшебник.

– И я, значит, расскажу тебе, как получить принца, – говорил мужик.

– Но сначала мы должны кое-что сделать, – говорил он.

Замычал, и слил прямо в Залупашку.

– Ничего, в первый раз не залетишь, – сказал он, отдуваясь, Залупашке, которая и так не понимала, в чем дело.

Потом потискал девчонку еще, залез на нее еще пару разков, и, наконец, отвалился.

…Жирную и противную пиявку напоминал сам себе нигилист Лоринков, прятавшийся в этой деревне из-за того, что его объявила в розыск Служба информации и безопасности Молдовы. За дело искали подонка. Мразь и ублюдок, этот кишиневский журналист клеветал на молдаван и все молдавское, – за жалкие подачки из Москвы, – и, наконец, доклеветался. Ну, в смысле, дофизделся. Лоринкова объявили в розыск, дали заочно 25 лет строго режима, и принялись искать. Хорошо хоть, искали его так, как делали все в Молдавии, подумал Лоринков. В смысле, через жопу и спустя рукава. Так что он подался в деревню к дальним родственникам, и спал у них в пристройке. Даже скучать начал, а тут – такая удача! И, как всегда, когда он получал свое, пресыщенный Лоринков предался рефлексии и угрызениям совести. Ишь, насосался крови девчонкиной, подумал он, и уже потерял к ней интерес.

Свинья и анти-молдавская скотина я, подумал он.

Правы, сто тысяч раз правы были газета «Независимая Молдова» и клуб Независимых Писателей Молдовы, в официальном заявлении назвавшие меня «бездарным эпигоном, ничтожеством и бесталанным ублюдком, в отличие от настоящих русских писателей Молдовы лидиимищенкониколаясавостинаконстантинасеменовскоголидиилатьевой, валентиныткачёвойюригрековасергеяузунаолесирудягинойрудольфа ольшевскогоолегапанфилеленышатохиной и многих-многих других», – подумал Лоринков.

Суровую, но справедливую оценку вынесли мне члены Союза Русско-Молдавских Интеллектуалов, в своем печатном органе «Орган» вынесшие мне такую оценку»… недоносок, не стоящий ничего против выдающихся классиков Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского, Чехова, Булгакова, Шолохова, Шукшина…» – подумал он.

Наконец, права оказалась газета «Независимость Молдовы», в передовице гневно писавшая, что… «раскаленным колом встал в заднем проходе независимой Молдовы и ее любящих сыновей и дочерей этот… ренегат, мразь и ублюдок Лоринков»

– А в рот берешь? – спросил ненавистник Молдовы ее несчастную дочь, Залупашку.

Да и залетит ведь девчонка, подумал он.

И тогда куда бежать, куда прятаться, подумал он. Не жениться же тут, в глуши этой гребанной. Уж лучше на эшафот в Кишиневе…

Стал лихорадочно соображать, как выкрутиться. Когда Залупашка, неумело перебирая его хозяйство губами, словно крестьянка руками – подмерзшие виноградные ягоды, придумал на ходу Лоринков метафору, – расстаралась и вошла во вкус, подонка осенило. Схватив деревенскую дурочку за волосы, он издал торжествующий крик. Страшно со стороны выглядел Лоринков. С ушанкой на круглой голове монголоидного типа, с ухмылкой на торжествующей русской харе, он насиловал Залупашку в рот, словно гребанная Рашка – свободную и независимую Молдову.

Плакали звезды…

* * *

– А теперь для родителей – песня группы «Норок», – сказал солист.

Толпа захлопала, все хлынули от столов во двор. Залупашка глядела в дыру в заборе, чувствуя в ногах приятные слабость и тепло. Как хорошо, однако, все объяснил ей этот… фей. Так он, по крайней мере, представился Залупашке. Пошурудил в ней волшебной палочкой и рассказал, как стать самой популярной на этот удивительном празднике.

– Гица, Гица, – жарко прошептала в дыру Залупашка.

К забору подошел Гица, самый красивый и статный парень на селе. Росту он был 167 сантиметров, косая пядь в плечах, и, говорили, служить он станет в отборных войсках карабинеров.

– А? – сказал Гице неуверенно забору.

– Гица, это я, Марчика, – сказала Залупашка.

– Марчика? – скзаал Гица, оживившись.

Марчика была самой красивой девушкой села. Конечно же, она давно уехала в бордель в Албании.

– Марчика, прилетела сегодня, а в город на такси, – сказала Залупашка, как учил ее фей.

– Сюрприз хочу сделать, – сказала она.

– Гица, я всегда любила тебя и люблю, – сказала она.

– Хочу тебя, сил моих нет, – сказала она.

– Да нет же, не здесь, – сказала она.

Гице, смущенный, застегнулся и перестал дрочить.

– Иди к забору за домом, где никого нет, встань у дыры, – велела Залупашка.

– А почему через дыру? – сказал Гица.

– Мне неловко, я столько лет тебя не видела, может я не красивая уже, – сказала Залупашка, повторяя заученный текст.

– Да нет, что ты, – сказал Гица, – я тебя с детства люб…

– Или через дырку в забор, или никак, – сказала Залупашка жестко.

…Спустя несколько минут Гице, сверкая оголенными поджарыми ягодицами, – белевшими в ночи как два маленьких круглых привидения, – двигал бедрами у забора. Залупашка, стоявшая с обратной стороны забора, позволила завершить все до конца. Все равно в первый день не залетишь, вспомнила она слова фея.

Следующим был Петря, самый крутой, но уже женатый, мужик на селе.

За ним еще и еще… Постепенно к забору за домом, где играли свадьбу, потянулась очередь молчаливых мужчин. Залупашка потеряла счет оргазмам.

– Марчика прилетела осчастливить село, – передавали друг другу на ухо мужчины.

И тогда очередной из них вставал из-за стола, поправлял решительно воротник рубашки, и шел. Возвращался раскрасневшийся, чуть растрепанный и удивительно счастливый. Так Залупашка обслужила все село.

И уже последнему, кто совал в нее через забор под утро, Залупашка, как велел фей, сказала:

– Передай всем, что я не Марчика…