Книга Абсурдистан - Гари Штейнгарт

Мистер Нанабрагов был прав. Мой отец знал бы, что сказать.

Глава 29

ПЛОХОЙ СЛУГА

Тосты постепенно затихли. Внесли пластмассовые кувшины со сладким вином, и мужчины начали напиваться. Я никогда не видел таких пьяных представителей кавказской национальности.

— В советские времена мы пили с любовью и удовольствием, — сказал мистер Нанабрагов, — а теперь пьем, потому что должны. — Это было последним симптоматичным тостом сегодняшнего вечера. Люди выстроились в очередь, чтобы поцеловать меня в обе щеки, их пьяные, щетинистые лица царапали мое, что было не так уж неприятно.

— Позаботьтесь о нас, — умоляли одни. — Наша судьба в ваших руках.

— Моя мать будет вашей матерью, — заверяли меня другие. — В моем колодце всегда найдется для вас вода.

— Это правда, — прошептал мне бывший сотрудник КГБ Володя, — что основная часть порнографической индустрии — в еврейских руках?

— О, конечно, — ответил я. — Даже я иногда снимаю фильмы о педиках. Скажите мне, если знаете каких-нибудь русских падших женщин. Или, коли на то пошло, молоденьких девочек.

Мистер Нанабрагов поцеловал меня шесть раз — в щеки, виски и нос, как целовали его самого жена и дочь.

— Хороший Миша, — неразборчиво бормотал он. — Хороший мальчик. Не оставляй нас ради Бельгии, сынок. Мы тебе просто не позволим.

На балконе появилась Нана, потом она втащила меня в свою спальню с кондиционером и толкнула на одну из двух маленьких кроватей.

— О, слава богу! — воскликнула она. — Пожалуйста, трахни меня.

— Сейчас? — спросил я. — Здесь?

— О, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — повторяла она. — Давай же, папочка.

— Трахнуть? «Хлопнуть» тебя?

— То, что надо.

Я занял позицию на прохладных белых простынях. У меня не сразу началась эрекция: утомила винтовая лестница. Но сладкий коричневый запах недавно употребленной марихуаны вкупе с раскованностью Нью-Йоркского университета сделали свое дело. Она стащила с себя рубашку и расстегнула бюстгальтер, и ее груди вырвались на свободу. В полумраке Наниной спальни, из которой не видны были ни нефтяные вышки, ни башни Интернациональной Террасы, ее титьки освещали лишь луна и звезды. Я стиснул их вместе и отправил себе в рот.

— Начнем, — сказал я.

Она оседлала меня, введя в себя одним плавным движением, без обычных тихих вскрикиваний, которые издают женщины, когда в них входят. Я прикрыл глаза и попытался получить удовольствие от боли. Я воображал Нану, затем еще одну Нану, и еще третью, и все они стояли на четвереньках, и их попки, похожие на полную луну, были обращены ко мне, а я готовился взять всех троих сзади.

— То, что надо, Папаша Закусь, — говорила Нана, которая недавно узнала о моем прозвище в колледже.

— Ой! — произнес я, и это был не крик боли, а скорее резюме того, кто я и как прожил свою жизнь. Постепенно мои глаза привыкли к сумраку в комнате, и я рассмотрел плакаты на стенах: в одном углу — объявление о лекции, которую прочтет в Центре выпускников известный ориенталист Эдвард Саид, очень красивый палестинец: на другом плакате была изображена рок-н-ролльная группа из мальчишек-тинейджеров: все они были с коричневым загаром, как моя Нана, и с Полными губами, надутыми, как у ее братика Буби и их отца. Пока она продолжала ездить на мне верхом, я разглядывал эти картинки то из-за одной груди, то из-за другой. Наконец я дал им названия: левая грудь — профессор Саид, правая грудь — мальчишеский оркестр. Какие несовместимые вкусы у моей сладкой Наны — такое бывает только в очень юном возрасте.

Я услышал приглушенное урчание. У кого-то урчало в животе.

Я замигал. В комнате имелась вторая кровать. На ней тихонько ворочалась девушка. Наверное, это была школьная подружка, которую я мельком видел за обедом, прежде чем мистер Нанабрагов отослал девушек на кухню. Заметив мое смущение, Нана наклонилась к моему уху.

— Все в порядке, — шепнула она. — Когда Сисси действительно сильно накачается наркотиком, она любит наблюдать.

— Ах, ах, ах! — закричал я и попытался натянуть на нас простыни, но их было явно недостаточно.

— Не пугайся. Закусь, — засмеялась Нана. — Мы просто сильно накурились.

Я попытался снять с себя Нану, но она сопротивлялась. Присутствие ее подруги и смущало, и заводило меня Я схватился за матрас, приподнял зад и начал входить в Нану.

— О, черт! — воскликнула она. — Сделай это, Миша! То… что… надо.

Ее подруга застонала и зашевелилась на соседней кровати. Мне понравилось, что мое имя громко произносят. Я приподнял колено, передвигая Нану на бок, чтобы продемонстрировать Сисси, что именно я проделываю с ее подругой. Мне хотелось, чтобы подруга Наны окликнула меня и обратилась ко мне на «вы». Хотелось, чтобы обе забеременели от меня, а потом я бы по какой-то причине их бросил и уехал далеко-далеко.

— Фейк! — закричала Нана и вдруг скатилась с моей туши и набросила на свои изгибы халат. Она указала на окно. Лицо слуги мистера Нанабрагова было прижато к стеклу, и полумесяц его усов плыл над Сморщенной звездой губ. Нана погрозила ему кулаком, и слуга быстро исчез, оставив на стекле лишь испарение от своего желания. — Этот гребаный мусульманский кусок дерьма, — сказала Нана.

Я массировал свой влажный khui, надеясь, что второй рот Наны вернется и проглотит его.

Я повернулся к ее подружке Сисси, которая отвела от лица пышные волосы, так что стали видны два красивых серых глаза, зрачки которых были так расширены, что могли бы соперничать с солнцем Абсурдистана.

— Теперь тебе нужно ему заплатить, — обратилась ко мне Нана.

— Прости?

— Когда Фейк ловит меня с мальчиком, он требует сто долларов.

— Но… — Я не знал, на что мне больше обижаться — на денежную сумму или на то, что были другие так называемые мальчики.

— Он во дворе. Иди! — сказав это, Нана подошла к своей подруге и обняла ее. Скоро они уже шептались по-французски, ржали как лошади и заплетали друг другу косички.

Фейк был во дворе. Он сидел среди грязных тарелок с проколотыми вилкой помидорами и следами оливкового масла. Слуга с небрежным видом курил трубку, и в воздухе стоял яблочный аромат табака. Я бросил ему на колени стодолларовую банкноту. Он взял ее в руку, рассмотрел при лунном свете, затем сложил и отправил в карман клетчатой рубашки.

— Я бы хотел еще пятьдесят долларов, — заявил он, — потому что видел, как Сисси наблюдает за тем, как Нана ездит на вас верхом.

Ездит на мне верхом.

— Если бы я застукал своего слугу за тем, что делаете вы, я бы собственноручно отправил его на тот свет, — сказал я, позволив купюре меньшего достоинства опуститься в ждущие руки Фейка. — Я бы лично его удавил!

— На тот свет? — переспросил Фейк, почесывая голову. — Вы знаете, некоторые предвкушают, как они попадут на тот свет, но только не Фейк. На том свете меня спросят: «Что ты делал в том мире, Фейк?» И я скажу: «Я работал как лошадь, чтобы прокормить свою семью». И они скажут: «Хорошо, ты можешь и здесь работать как лошадь, чтобы прокормить свою семью».