Книга Король Терний - Марк Лоуренс

Макин снова сплюнул, покачал головой и стал выбираться из толпы. Выказал мне осуждение. Своему, мать его, королю! Я почувствовал выброс злобы, это было бегство, я мог в этой злобе спрятаться. Но разозлил меня не Макин. Пусть люди молятся Богу, мне все равно. Возможно, из этого и получится нечто хорошее, но и хорошее мало что для меня значит. Вовлекай его в сети церкви, если это твой долг, и горько оплакивай его там. Но Рим? Рим — это оружие, которое используется против нас. Сладкий яд, которым кормят голодных.

На платформе девочка кричала, с нее принялись стаскивать одежду. Подошел мужчина, в руке он держал плетку, унизанную металлическими шипами, блестящими, красивыми.

— Это же епископ? — Как из-под земли рядом со мной возник Кент и положил свою руку на мою, которая непроизвольно начала вытаскивать меч. С его помощью я вернул меч в ножны.

— Да, Мурилло, — подтвердил я. Немногие отваживались при мне упомянуть имя епископа Мурилло. Я сожалел о гвоздях. Я медленно забивал их ему в голову, и все же недостаточно медленно, раз он смог выжить.

— Черный день, — сказал Кент, хотя я не понял, имел ли он в виду тот день или этот. Верующий или нет, он ни разу не поносил меня за племянника папы.

Я кивнул. У меня были и более веские причины ненавидеть Рим, нежели Мурилло, но епископ довел эту ненависть до крайности.

— Что с Хелаксой? — спросил я.

— Жить будет. Сделали ей горячую примочку на ногу, — ответил Кент.

Девочка истошно завопила, но ей еще ничего не успели сделать, только плетку показали.

— Галопом пойдет? — спросил я.

— Йорг! — Кент многозначительно покосился на меня.

Мы все созданы из противоречий, все без исключения. В единстве и борьбе противоположности дают нам силы, подобно арке, где две дуги давят друг на друга. Покажите мне человека, у которого все черты характера выстроены в одну линию в полном согласии, и я покажу вам умопомешательство. Мы идем по узкой тропинке, по обеим сторонам которой безумие. Человек без противоречий, которые помогают ему сохранять баланс, очень скоро отклонится от заданного направления.

— Давай выберем точку обзора получше. — Я начал пробираться сквозь толпу. Большинство уступали дорогу, кому-то приходилось делать больно. Кент не отставал, я чувствовал его спиной.

Макин ушел, потому что его противоречия позволяли ему найти компромисс. Мои противоречия не такие гибкие. Ненависть гнала меня на помост. Ненависть к Риму за его учение о непорочности и невинности человека, за разврат и продажность его пап и кардиналов. Мои братья скажут вам, что моя решимость питается моим упрямством, возмущение — тем, что пленниц держат не только и не столько веревки, сколько страх перед священником и беспощадностью толпы. Разумеется, моя решимость питалась не тремя месяцами, проведенными на троне Ренара. Когда на мою голову надели корону, я естественным образом принял на себя ответственность за всех подданных в моем королевстве. Но корона обязывает в значительно большей степени, нежели какая бы то ни было ответственность, недаром же я уже давно снял корону с головы.

Никто не пытался мне препятствовать, когда я забирался на помост. Могу поклясться, мне даже помогали. Я выхватил у палача плетку, когда он замахнулся ею, чтобы нанести первый удар. По всей длине она была унизана маленькими острыми железными шипами, скрученными винтом. Обнаженная девочка, привязанная к столбу, смотрела на плетку так, словно в мире больше ничего не существовало. Для крестьянской девочки она была слишком чистой. Возможно, священники помыли ее перед экзекуцией, чтобы следы наказания были лучше видны.

Кровавая резня была возможным вариантом, моя рука жаждала ощутить твердую рукоятку меча, я был абсолютно уверен, что убью любого на этом помосте. Ганвер целое поколение вырастил без войны, и я был готов изменить это положение. Но я пытался сохранить благоразумие — ну или то, что я под этим понимал. Мне достаточно было сделать три шага, и теперь от седовласого священника меня отделяло не более ярда. Я крутил в руке плетку с железными шипами.

— Я — Йорг, король Ренара. Я убил больше епископов, чем ты — ведьм. И я говорю, что ты отпустишь эту троицу по одной лишь причине, что я так хочу. — Я говорил четко и достаточно громко, чтобы слышала толпа, которая вмиг замерла, слышно было, как хлопает на ветру флаг. — И сейчас, епископ, ты скажешь: «Да, ваше высочество», в противном случае железные зубы этой плетки с удовольствием отведают твоей мягкой плоти.

К чести епископа он поколебался, а затем сказал:

— Да, ваше величество. — Я сомневался, что епископ поверил в мое высокое происхождение, но он поверил угрозам применить плетку.

В толпе среди крестьян были вооруженные люди, немного, но достаточно — высокорослые, в шлемах и кожаных куртках — следили за тем, чтобы молодой лорд не нарушал порядок. Я встретился с ними взглядом, кивком головы подозвал троих, стоявших у лошадиной кормушки. Они пожали плечами и отвернулись. Не могу сказать, что мне это понравилось. Макин стоял как раз у них за спиной — в конечном счете, компромисс не увел его дальше ближайшей пивнушки.

— Скажи мне: «Нет!» — Мой меч сверкнул в воздухе, сталь зазвенела — так быстро я выхватил его из ножен.

Жажда крови мелькнула на лицах в толпе, и разочарование, что их лишили ожидаемого зрелища. Я разделял с ними те же смешанные чувства. Пустота требует заполнения. Я ждал и хотел, чтобы они взбунтовались и, кипя яростью, кинулись вперед.

— Скажи мне: «Нет!» — Но они стояли молча.

Веревки виселицы мгновенно сдались острию моего меча.

— Убирайтесь отсюда! — зло крикнул я женщине, словно она была во всем виновата. С трудом ковыляя, женщина схватила девочек и, пряча их за спиной, поспешила к краю помоста. Макин помог им спуститься вниз.

Позже я спрашивал себя, достаточно ли этого поступка, чтобы преследовавшее меня привидение исчезло. Помогут ли мои добрые дела, неважно, что меня на них сподвигло, изгнать мертвого ребенка из моих видений? Но он вернулся, как только появились тени.

Целый день мы провели в Ганвере, выехали ранним солнечным утром с набитыми под завязку седельными сумками, флаги все так же бились на ветру. Такова красота места, не тронутого войной. И благоразумия надолго не хватает.

30

ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ

Я оставил своих монстров — Гога и Горгота — на севере, но все мои демоны были со мной, как всегда.

Путешествие с севера на юг было хорошим. Мы переплыли Райм на ветхом пароме, от таких средств переправы я наотрез отказывался, когда мы ехали на север. А сейчас мне это показалось занимательным опытом — мое первое плавание по воде, и оказалось куда увлекательнее, чем переходить вброд или по мосту. Лошади, нервничая, сбились в кучу в небольшом загоне на палубе, но потребовалось всего несколько минут, чтобы с помощью веревки перетянуть паром с одного берега на другой. Я стоял на носу парома и смотрел на искрящуюся солнечными бликами воду. Удивлялся капитану, взмокшему от пота, и трем его помощникам: Тащить паром миля за милей по сотни раз в месяц — и не оторваться от точки старта дальше, чем может долететь человеческий крик.