Книга Живое и мертвое. Ученик мага - Алексей Гравицкий

«Дорогой Лорд Пантор!

Обстоятельства не позволили мне помочь вам в тот злосчастный вечер. И сейчас, к глубокому моему сожалению, у меня скованы руки. Я ничем, ничем не могу помочь вам. Сейчас. Но скоро все переменится. Если моя хозяйка добьется своей цели, а я не припомню случая, когда она цели не добивалась, все станет по-другому. И тогда я смогу вызволить вас хоть из тюремной камеры, хоть из-под следствия, хоть из зала суда.

Пожалуйста, верьте мне.

Не знаю, когда смогу увидеть вас теперь, потому хочу, чтобы вы знали. Я люблю вас. С первого дня, с первой минуты. Вопреки всему.

Ваша Л.»

Пантор перечитал записку много раз. Он подносил ее к глазам, отводил чуть дальше. Лез в самое окно, чтобы только добраться до света. Он тер глаза и всматривался до рези, пытаясь осознать, что о нем все же кто-то заботится. И этот кто-то назвал себя одной буквой. «Л».

Маг снова и снова пытался разглядеть в очертаниях подписи букву «И», но там совершенно точно стояла «Л». «Ваша Л». Его Л. Его Лана.

Она любила его с первого дня, приходила к нему, чтобы помочь сбежать. А он спал с ее подругой и… Какой осел!

Пантор быстро сложил записку и спрятал ее как можно надежнее.

Сама суть записки казалась неясной. Понять и половину того, что там было недосказано, он не мог, как ни старался. И, тем не менее, кажется, он начинал прозревать.

5

В отличие от своего подопечного, Ниро прозрениями не страдал. Способность соображать, в предвкушение развязки завязавшегося было романа, отказала старшему приставу намертво. Добравшись до номера, он долго намывался, потом принаряжался, прилизывался, душился одеколоном и приводил себя в максимально презентабельное состояние. К ужину он явился в приподнятом настроении и первым делом заказал игристого. Пузырящееся вино моментально ударило в голову, которой и без того было плохо, и Ниро понесло на подвиги. Он пил, хмелел, целовался со златоволосой девушкой-мечтой и порывался в номера. Ему было легко и хорошо. Пьянящее ощущение полного невероятного счастья охватило полностью и не отпускало до самого номера. Наверное, не отпускало оно и после, но после приставу отказала не только соображалка, но и память. Последнее, что осталось в памяти — то, как он ввалился в номер Ивы вместе с ней и рухнул на кровать. Потом погас свет, и все закончилось…

Или продолжалось? Вспомнить этого наутро он так и не смог.

Утро вышло мерзопакостным. Насколько было хорошо с вечера, столь же гадко было утром. Если накануне он готов был летать, то теперь ощущал себя так, будто ему сломали крылья, а для верности напихали камней в голову и в желудок в качестве балласта. При каждом движении камни эти перекатывались и сталкивались, создавая изрядное неудобство, грохоча в голове и норовя выпрыгнуть из желудка.

Он пришел в себя в номере, где накануне поселились девушки. Старший пристав лежал на кровати голым, одежда его валялась рядом прямо на полу, но, как он разделся, и что произошло потом, и произошло ли что-нибудь, он не мог вспомнить, как ни старался. А самое паршивое заключалось в том, что спросить было не у кого. Хозяек номера в номере не обнаружилось. Не было и их вещей. Даже записки не осталось. Думать Ниро не мог. Превозмогая страдание, он кое-как оделся и пополз в свой номер, надеясь найти девушек хотя бы там. Но девушек там не оказалось, лишь тошнотворно бодрый журналист, посмотревший на пристава с брезгливой жалостью.

— Ну что, герой-любовник?

— Где они? — хрипло спросил Ниро.

— Кто? — не понял Санчес.

— Ива… и эта… подруга…

Санчес поглядел на пристава с сомнением.

— Это вы у меня спрашиваете?

Пристав сглотнул, борясь с пытающимся вывернуться наизнанку желудком, и жалобно кивнул.

— Ждите здесь, — велел О'Гира и вышел.

Журналиста не было с полчаса, большую часть которых Ниро провел в умывальной комнате, смачивая голову холодной водой. Помогло лишь отчасти. Когда щелкнула отпираемая дверь, и на пороге возник задумчивый журналист, пристав как раз выползал из умывальной.

— Ну что? — с надеждой спросил он.

— Ничего, — покачал головой Санчес. — Ваши свидетельницы ушли среди ночи.

— Как?

— Молча, — сердито буркнул журналист. — Оплатили номер и ушли. Совсем. Направление неизвестно. Так что считайте, что свидетелей у вас больше нет.

Новость была плохой, но приставу и без того было плохо. Плохо настолько, что он лишь выдавил из себя первое, что пришло на ум:

— Она даже не попрощалась…

Белобрысый покачал головой:

— Нет, господин пристав, вы не просто идиот. Вы законченный идиот. Собирайтесь, мы едем. И приведите себя в порядок. Не хватало еще, чтобы вы испачкали мне мобиль.

В Вероллу он въехал в преотвратном настроении. Плохо было все. И то, что Санчес оказался прав, а он, стало быть, на самом деле выходил идиотом. И то, что свидетельницы растворились, как утренний туман. И ощущение собственной мерзости. Мерзко, если он изменил жене. Еще более мерзко то, что изменил жене он по пьяни. И если по пьяни он оказался не способен ни на что другое, кроме как отключиться, все одно выходило мерзко. Уже сам тот факт, что пристав не помнил подробностей вчерашнего вечера, был отвратителен.

Журналист не издевался. Напротив, хранил молчание практически всю дорогу. Пару раз выдавал вежливо-прохладные фразочки в духе последних дней. И эта отстраненность тоже не добавляла радости.

Возле здания Магического Надзора журналист отцепился от фургона, попрощался до встречи на страницах «Огней Вероллы» и укатил прочь. Так что в отдел Ниро возвращался один, толкая перед собой исхудалого преступника с отрешенным взглядом.

В отделе пахло лежалой бумагой. Здесь так пахло всегда, и пристав поразился, что за прошедшие дни и недели забыл об этом. Запах казался неприятным. В нем не было ничего особенного, но в нем не было и жизни. Что-то затхлое присутствовало в отделе.

«Болото», — подумал Ниро и испуганно прогнал мысль прочь. Как же он распоясался, если подобные мысли у него возникают на пороге кабинета начальника! Думать так — преступление, а думать так старшему приставу — преступление вдвойне.

Он вежливо постучал и толкнул дверь.

Деранс ждал его. Капитан поднялся из-за стола и вышел навстречу, широко раскинув руки и ласково улыбаясь.

— Ниро, — протянул он, подходя ближе, словно собираясь обнять пристава, но не обнял. Остановился и опустил руки, так и не дойдя до подчиненного, продолжая впрочем улыбаться.

— Господин капитан, вы получили мои послания?

— Как же, как же, — приговаривал Деранс довольно потирая руки. — И про Утанаву знаю. Этот, что ли?

Он поглядел на Пантора, и пристав кивнул.