Книга На грани - Сара Дюнан

Конечно. Вот она, связь. Искусство. Но это же естественно, разве не так? В конце концов, занимается-то он искусством. Покупает и продает. Может, это какое-то мошенничество с предметами искусства? Туризм плюс романтическая поездка как ширма для прикрытия темных дел. Но каких дел и каким образом? У него и времени заняться делами не было. Да и какое такое особенное искусство они видели (церкви — не в счет, а самое интересное, что было, — это картина на дарохранительнице, но даже и она на поверку оказалась «почти», но все же не шедевром), а скоро они вернутся во Флоренцию, чтобы успеть к раннему самолету в понедельник, и уик-энд завершится. Если только он не задержится, чтобы проворачивать свои дела. Но тогда зачем было тащить сюда ее?

Нет, чего-то тут она не улавливает. И голова раскалывается от попыток понять.

Два... Три... Гулкое эхо башенных часов замерло. С противоположного края площади донесся низкий жужжащий звук, словно циркулярная пила вдруг заработала в ночи. Из переулка напротив показался мотороллер, двигавшийся как игрушка с дистанционным управлением. За рулем был длинноволосый парень, на заднем сиденье, обхватив руками его талию и прижавшись к нему, сидела девушка в мини-юбке, голые ноги ее обдувал ночной ветерок. Они промчались по булыжникам площади с двигателем, сердито дребезжавшим на неровном покрытии, мелькнули мимо Анны и завернули в улицу слева от нее. Жужжание постепенно стихло. Итальянская парочка разъезжается по домам после гулянья. Остается лишь надеяться, что их возвращения не ждут взволнованные и бессонные домашние.

Она представила себе, как парочка прощается на пороге: торопливое объятие, пока наверху не зажегся свет. Картина эта привела за собой другую — собственный ее возлюбленный, распростертый на кровати в номере лучшего городского отеля. Мысленно она тщательнее воспроизвела перед собой его черты.

Он любит спать на животе — это она уже себе уяснила, — голова повернута в сторону, пол-лица смято подушкой, дышит глубоко, звучно. В покое его плечи и торс кажутся массивными и, если вглядеться, немного, что называется, дряблыми. Но выглядит он еще хорошо, еще хочется касаться его тела. Она вообразила себе это прикосновение: кожа плотная и в то же время гладкая, чуть влажная и липкая от пота, капельками проступившего на ней. Взгляд и руки ее опустились ниже, вдоль спины к ягодицам, и этот своеобразный вуайеризм придал ее глазам выражение холодное, оценивающее, почти жесткое. Над бедрами наметились складки — последствия всех этих дорогих обедов и ужинов. Попадались ей задницы и покрасивее. На ее веку. Она представила себе, как кто-то (она сама?) будит его шлепком по ягодицам: «Хватит, парень, просыпайся-ка! Принимайся за дело! А то дама твоя заждалась!» Он поворачивается, не сразу понимая, что к чему, и она замечает все — и чуть отвислую нижнюю челюсть, и затуманенный мутный взгляд.

Остановив перед собой эту картину, она стала упиваться ее неприглядностью, жадно глотая, как в «Заводном апельсине», целебное снадобье отвращения. «Я не люблю твое тело, — думала она. — От него так и пышет самодовольством. Не понимаю, как я не видела этого раньше. И вовсе не надо мне, чтобы твои руки опять прикоснулись ко мне. Я не уверена даже, что смогу теперь переспать с тобой».

Она открыла глаза, и в поле зрения опять ворвалась площадь — молчаливая, спокойно-уверенная в неотразимости своей древней красоты. Она ощутила почти осязаемое облегчение. «Почему тебе не везет с мужчинами, Анна? — думала она. — Что у тебя за вкус — тянет на всяких паршивцев!»

Мыслью она вернулась к себе домой, в кухню, где за столом с одного его бока сидели Пол и Майкл, перед ними стояла полупустая бутылка вина и было разложено «Умное лото». Напротив за столом сидела Лили; чуть подавшись вперед, она сжимала в пухлом кулачке фишки, готовясь бросить их на доску с видом серьезным и в высшей степени сосредоточенным. На доске мисс Скарлетт преследовала Преподобного Грина, гоняя его вокруг дома гаечным ключом, и наши гомосексуалисты веселились вовсю. Атмосфера лучилась весельем и негромкой, но прочной любовью. Нет, неправда, что у нее плохой вкус, что она не разбирается в мужчинах! Просто она разделяет: одни — для траханья, другие — для отцовства.

Может быть, как это ни странно, меня такое разделение устраивает больше, думала она, так меня и любят, и оставляют в покое. По прошествии времени она начала понимать, что на первом их свидании в башне компании «Оксо» она говорила правду. Она не только не желает замуж, даже и любовник ей нужен лишь от случая к случаю. Вот в чем тут она действительно согрешила, так это в том, что прождала слишком долго, недооценив силы своей потребности, своего голода, и потому, получив желаемое, стала заглатывать слишком много и слишком жадно, так что вскоре затошнило. Такое бывает с женщинами — неумение соизмерять свои аппетиты, вовремя остановиться. Но, заимев шанс, этому можно и научиться. Всему можно научиться, если очень хочешь. Если очень хочешь...

А чего хочет он? Если не секса и любви, то чего тогда? Этого она не знала. Но она обязательно выяснит это. Когда башенные часы пробили полчаса, она встала со скамьи и медленным шагом направилась в отель.

Дома — Воскресенье, ранним утром

Лежавшая рядом Лили, словно подслушав мои мысли, заворочалась, повернулась на другой бок, уронив мне на грудь левую ручку. Ручка была холодной. Я подержала ее, согревая, потом накрыла одеялом.

Надо мной в гостевой заскрипели пружины. Я лежала прислушиваясь. Может быть, я разбудила их своим хождением? Звук прекратился. Я представила себе Майкла, примостившегося за спиной у Пола; лежат, тесно прижатые друг к другу, как ложки в ящике. В темноте я взглянула на часы. Почти три. На час позже по европейскому времени.

Я закрыла глаза, позволив травке нести меня куда захочет. Она понесла в Италию.

Я представила номер отеля, а в нем Анну с мужчиной под боком, им не до телефона — они торопят оргазм. Ну, хорошо тебе, Анна? Так хорошо, что можно и обязанностями пренебречь? Забыть про дом? Признавайся. С новой попытки я вызвала в воображении другую картину — Анна в неудобной позе дремлет в глубоком кресле в аэропорту, на табло — пустота, предшествующая утреннему наплыву рейсов. Пропустить рейс может каждый. Обычная проказа нашей жизненной сутолоки. Но пропуская рейс, все-таки ухитряешься позвонить кому следует, заверить, что с опозданием, но летишь домой.

А после я увидела ее на поле пышных летних подсолнухов — тело валяется меж жирных стеблей, как брошенная тряпичная кукла, земля вокруг потемнела от крови.

«Голос у нее был такой печальный, словно она не хочет класть трубку...»

Столько историй... Столько возможностей. Но меня хлебом не корми, дай что-нибудь пофантазировать. Слишком развитое воображение. Всегда этим отличалась.

После исчезновения мамы я долгое время считала, что она попала под автобус. Разве расскажешь десятилетней девочке, что тело ее мамы было найдено в Хэмпшире на железнодорожном полотне, разрезанное пополам и с билетом только в один конец в кармане? Ни записки, ни объяснения, ничего, ни даже малейших следов насилия — синяка на спине, отпечатка удара, которым могли столкнуть на рельсы. Понять что-нибудь было невозможно. В свободные от работы дни она иногда ездила за город смотреть сады богатых людей, чтобы позаимствовать садоводческие идеи, но ничего похожего на «Короткую встречу» в привокзальных барах. Хотя что мы знаем? Всегда надо выслушать обе стороны, а если одна из сторон мертва, другая говорить постесняется. Уверена, что отец много думал об этом, и потом, лишь он один знал, что разрушило их брак — секс или просто судьба.