Книга На грани - Сара Дюнан

Так тому и быть.

— Мне надо сейчас подняться к себе, — негромко сказала она, чувствуя, что маниакальная настойчивость покидает ее. — Я устала и хочу спать.

Она ждала, что он сдвинется с места, давая ей пройти. Он не шевельнулся, и она подошла на шаг ближе. Она чувствовала, как наливается тяжестью его тело, видела, как подрагивает щека. От страха это или от ярости?

Еще шаг. Теперь можно и ударить. Но что бы ни случилось, больше не будет ни подарков, ни клятвенных обещаний отпустить домой, ни интимных ужинов перед камином. И откровенничанья об утрате возлюбленной. Несмотря на все ее ужимки перед зеркалом, несмотря на все хитрости и уверения, он ее не отпустит. Теперь она знала это точно. Как знал и он. На нее опять повеяло его запахом — застарелым запахом химикатов в смеси с потом, кислое на кислом, словно внутри него уже началось гниение. Где-то у себя на теле он держит ключ от подпола, и где-то там, внизу, хранятся ее паспорт и билет, и там же — выход наружу. Кончай же с этим, думала она. Так или иначе, но кончай.

— Послушайте, — сказала она, с улыбкой поднимая на него глаза и глядя на него, словно в зеркало, — я знаю, как вы скучаете по ней, Андреа. И я очень вам сочувствую. Но... — Слова витали в воздухе, намеренно негромкие, почти ласковые. И пока они раздавались, правая рука ее метнулась из мрака, рука с тяжелым предметом — лошадкой Лили в кисти.

Все должно было выйти лучше, чем вышло. Стелла была права; она, Анна, умела врать и разыграла все она лучше некуда — общение с зеркалом, болтовня, спокойствие, далее ласковый тон. И насилие ее не смущало больше. Нет, она решила ударить его, и ударит, изо всей силы. Вернее, ударила бы, если б первым не ударил ее он. Трудно было ожидать от столь сдержанного человека такой прыти. Он словно знал, что она сделает, знал раньше, чем она сама. Его рука вырвалась из кармана, как неожиданно вспорхнувшая из-под ног птица. Одно движение — больше не потребовалось, удар ловкий, меткий, его кулак, пришедшийся ей в лоб, справа, над глазом.

Отсутствие — Воскресенье, ранним утром

Центральная пьяцца походила на кадр из какого-нибудь фантастического фильма — призрачная, без машин и малейших признаков жизни. Освещенные редкими галогенными фонарями булыжники под ногами словно зыбились, как прибрежная галька на отмели, а вся площадь будто кренилась, бросая вызов законам гравитации. Бибиена после высадки инопланетян. Когда даже тел убитых не осталось.

Кроме ее собственного. Она сидела на скамье под старым величавым каштаном, уставившись в пустоту. Она пыталась сосредоточиться и думать, но не слишком преуспевала в этом. Иллюзия омываемых водой камешков на отмели отвлекала, и ей вспомнился гладкий лед катка, пол квартиры в Фьезоле в их первую ночь. Казалось, это было так давно. А в происшедшем всюду зияли какие-то скрытые провалы, видимость оказывалась обманчивой. Трудно было придерживаться известных ей фактов. Теперь хорошо бы поспать, но разговор по телефону выбил ее из колеи, накачав адреналином, и хоть глаза у нее и закрывались, она знала, что, сомкни она веки, сон все равно не придет, особенно в постели рядом с ним.

Поначалу на воздухе ей стало лучше — ночное небо было таким ясным, а воздух казался таким свежим и благоуханным. Такое новое и неожиданно приятное ощущение для кожи британки — ночное тепло, словно солнце успело напитать собой воздух. Экстремальные температуры порождают экстремальный темперамент. Вот почему американцы такие экспансивные, думала она. Они всю жизнь то сжимаются, как от холода, то распускаются, как под горячим солнцем, в соответствии с крайними цифрами на градуснике. Интересно, так ли реагировала бы немка или норвежка на обольстительные пассы этого прохвоста? Если он и вправду прохвост.

Она брела по улицам, так и сяк вертя тугой клубок фактов, ища конец нити, чтобы начать распутывать клубок в правильном направлении. Где же начало? Начало — это мужчина, промышляющий ограблением женщин, так? Ухаживает, заманивает, а потом е...т, в прямом и переносном смысле, чтобы исчезнуть, получив в результате что? Удовлетворение мелкого тщеславия, похоти, а также сумму, вырученную от продажи чужих ценностей?

Нет, бессмыслица какая-то.,. Чересчур много усилий за слишком малую мзду. Бабушка Софи Вагнер оставила ей старинные ковры, драгоценности? Вряд ли такая приманка стоила того, чтобы почти месяц обхаживать эту Софи в Нью-Йорке, а потом еще на пять дней уединяться с ней в санкт-петербургских отелях. Может, ограбление не имеет к этому никакого отношения, а просто несчастная, брошенная, эмоционально выпотрошенная женщина судорожно ищет причину надругательства над ее чувствами. Но без ограбления вся эта история теряет даже остатки смысла. Цель даже самого отъявленного садиста-жиголо не может заключаться лишь в удовлетворении своего тщеславия и унижении женщины. Тут должны быть замешаны и деньги.

Непонятно и многое другое. Например, его работа. Маркус Сэмюел Ирвинг-Тейлор почти наверняка является экспертом-искусствоведом. Или по крайней мере он как-то связан с галереями в Швейцарии, сотрудничает с одной из тех галерей, которые обзванивала Софи. Надо раздобыть номер телефона. Он, конечно, знает этот телефон наизусть. А то и дело набирая номер, удобно использовать записанное в мобильнике меню — чтобы не трудиться лишний раз, дать отдых пальцам. Современная технология располагает к лени. По счастью.

Так она и добрела до главной площади. Села на скамью, вытащила из своего пиджака смятую обертку с телефонными номерами. Первые два номера явно были европейскими, но который из них был швейцарским, она понятия не имела: кода этой страны она не знала; к тому же все равно при таком освещении трудно было разобрать ее каракули.

Она мысленно вернулась к Софи Вагнер, этой адской истории соблазнения. Как бы там ни было, сейчас мошенничество произведено, завершилось, а это означает, что с его точки зрения выгодная операция прошла успешно. Как же все происходило? Она еще раз прокрутила в голове всю историю.

Акт первый: он нашел ее по частным объявлениям — ее координаты были известны, его же нет.

Акт второй: он ухаживал за ней, завоевывал, был вхож к ней в квартиру, но к себе он ее не приглашал; ни телефона его, ни даже настоящего его имени и фамилии она не знала.

Акт третий: он везет ее в Санкт-Петербург, где этот — как она выразилась? — потрясающий любовник знакомит ее с городом, кидает его к ее ногам, как ковер, а потом отправляет домой, разомлевшую от обещаний вечной любви и верности.

Так. Здесь остановимся. Почему Санкт-Петербург? Флорида обошлась бы дешевле, да и теплее там. А сексуальнее были бы Карибы. Однако нет. Он дурит ей голову романтическими картинами — снег, старинная культура. «Заснеженные деревья на старинных, дореволюционных улицах, сокровища Эрмитажа, водка-перцовка, жгучая и холодная, как лед». Хитро придумано. Действительно, рекламный ролик, подходящий для культурной женщины. Такой, что помещает объявления в «Нью-йоркском книжном обозрении».

Санкт-Петербург и «Нью-йоркское книжное обозрение», «Гардиан» и уик-энд в Тоскане. Метод обольщения тот же, и действует он по шаблону. Какие райские кущи открывал он ей в то утро в ресторане в Фьезоле, чем заманивал, когда она колебалась — оставаться или улететь домой? Францисканскии монастырь и замечательная коллекция Делла Роббиа... Сокровища Эрмитажа и водка-перцовка...