Книга Повелитель разбитых сердец - Елена Арсеньева

Поэтому тащусь-таки через бурелом, держа курс на солнышко.Ноги уже исцарапаны. Кругом такая сушь, что земля просто-таки трещит подногами. Проклиная все на свете, особенно свою страсть спрямлять дорогу,выбираюсь наконец на край пшеничного поля. До дороги метров сто, я и впрямьсэкономила время и сократила путь, но… попробуй-ка теперь пройди через жестяныепрутья-колосья! А что остается делать? Иду. И тут же возникает ощущение, чтоноги мои исхлестаны огненными плетками. Ох, какая же это развесистая клюква:кинокадры про какую-нибудь молодую агрономшу, которая, вся такая в легонькомситцевом платьице, неспешно бредет по спелому полю по пояс в пшенице! Как там встихах? «Мне хорошо, колосья раздвигая, сюда ходить вечернею порой, шумит,шумит пшеница золотая, по сторонам качая головой…» Бред сивой кобылы. Только вватных штанах можно пройти здесь без ущерба для кожных покровов!

Но тут я забываю про все кожные покровы в мире, потому чтовижу в пяти шагах спокойно дремлющую косулю. Ветер с ее стороны, поэтому она нечует меня, но вот зашуршали под моей ногой колосья – и косуля взмыла с места,словно птица. И в три прыжка скрылась в лесу!

Какое-то мгновение стою, совершенно обалдев, чувствуя, чтоне выдержу изобилия восторженных впечатлений. И даже то, что я выбираюсь изпшеничного поля полосатая от царапин, как тигр, больше меня не огорчает.Правда, в ближайшие дни мне перед добрыми людьми лучше не появляться в шортахили в мини-юбках!

Николь, которая уже начала беспокоиться, радостно кидаетсямне навстречу:

– Привет, наконец-то! Ты бы хоть сказала, в какую сторонупобежишь…

– Да я сама не знала. Побежала куда глаза глядят.

– Ясно, – рассеянно откликается Николь, оглядываясь посторонам: не забыла ли чего. Она уже вывела из гаража машину. И зря поспешила,между прочим, сейчас тачка так нагреется, что в нее не сядешь! – Тут приходилаКлоди, предупредила, что до завтра уезжает в Дижон, так что если тебепонадобится позвонить, то только завтра. Но, думаю, мы переживем?

– Конечно. А она ничего не говорила про эту, как ее там,вдову скульптора?

Я отлично помню имя Жани, но нарочно называю ее «вдоваскульптора» – из вредности!

– Говорила, что у нее все в порядке. Филипп крепко спал всюночь, но Жани все равно утром вызвала врача. Приехали, оставили лекарства,похвалили твой чепчик, но сказали, что на ребенка очень плохо действует жара.Посоветовали перебраться куда-нибудь, где прохладней, потому что каникюль будеттолько усиливаться. Жани решила нынче же уехать к каким-то знакомым в Нант –там близко море, наверное, прохладней все же.

– А, ну отлично!

– Слушай, Валентин, я поеду, хорошо? – озабоченно говоритНиколь. – За Шанталь беспокоюсь, да и в фирме дел полно.

– Ну конечно, езжай, – храбрюсь я. – День просижу в доме,отдохну, вечером погуляю, а завтра опять побегаю.

– Имей в виду, в половине двенадцатого приезжает булочник.Он сигналит, когда въезжает в Мулен, ты его не пропустишь.

– Договорились. Ну все, двигай, тебе пора!

Выхожу на террасу проводить Николь и только сейчас обращаювнимание, что вся она поросла сухой травой. Камни потрескались, ступенипокосились, в трещинах наросло… чего только не наросло, даже куст мальввымахал. И все это сухое, неприглядное.

Вот чем я займусь сегодня. Общественно полезным трудом! Надоже как-то отблагодарить этот приютивший меня дом!

Я машу вслед удаляющейся машине Николь, навещаю Тедди,который пляшет-скачет вдоль забора без всякой привязи, немножечко «лижусь» сним, а потом с удовольствием прогуливаюсь по пустынным улицам Мулена. Вототсюда вчера выскочил шалый Доминик в камуфле. Вот здесь живет художник. Я бы судовольствием рассмотрела скульптуры Гийома, но, пока там торчит неприветливаярусофобка Жани, это невозможно. Ничего, она завтра уедет, тут-то я и наведаюсьв ее сад…

Поворачиваю к дому, и вдруг красное свечение бьет меня поглазам. Что такое?

А, понятно: на холме на окраине Мулена стоит под платаномкрасная машина. Холм расположен так, что его видно со всех концов деревни, да исама деревня оттуда как на ладони.

А ведь это та самая машина, которая обогнала меня сегодня нашоссе. И, кажется, та самая, которую я видела в Фосе.

Несмотря на жару, мне вдруг становится холодно. А вдруг…

Нет, этого не может быть. Никакими силами, никто не можетразузнать, где я нахожусь! Единственный человек, через которого ко мне можетдотянуться убийца, – Максвелл, а он убежден, что я еще позавчера отчалила вРоссию.

Это во-первых. А во-вторых, водитель «Рено» мог пристукнутьменя на пустынном шоссе без всяких хлопот, а не торчать тут напоказ всейдеревне.

Доводы разумные. И все же настроение у меня малостьподпорчено. Поскольку еда – лучшее успокаивающее средство, я должным образомнаедаюсь, потом долго сижу в ванне, смывая пот и паутину, которую нацепляла насебя сегодня в лесу. Царапины, когда кровь отмыта, кажутся не стольустрашающими.

Приведя себя в порядок, собираюсь исполнить слово ипочистить крыльцо. Но на улице уже не жара, а просто пекло какое-то… Дажесахарная пудра и глазурь растаяли на булочках, которые в половине двенадцатогопривез на своем фургончике плечистый артизан-буланжье (булочник, стало быть, онсам же и печет свой товар). И все равно, печево его обалденно вкусное!

Думаю, надо выходить к этому артизану хотя бы через день, ане ежедневно. И бегать в два раза дольше. Иначе через неделю я не влезу вфасонные бермуды из «Буртона» цвета той самой kaki!

Короче, каникюль в разгаре, на дворе невыносимо. Работать натеррасе, залитой солнцем, невозможно. Если я сяду перед телевизором, тонемедленно усну, как пенсионерка, в кресле. А не совершить ли мне экскурсию подому?

Комнаты я еще вчера осмотрела во время уборки. Правда, начердаке не была. Но стоило только открыть дверь туда, как я позорно сбегаю: тампарная баня, духота безумная. Та-ак, осматривать его можно только ночью или вдождливую погоду, понятно. Что-то Николь говорила про погреб… Но сначалазагляну-ка я в сарай, благо, все ключи висят на кухне с аккуратненькими бирочками:«Cuisine», «Garage», «Hangar», «Bыcher», «Cave» [38] и т.д.