Книга Харбинский экспресс - Андрей Орлов

На том демонстрация случая завершилась.

Спиридонову вновь перегрузили на каталку и увезли. А доктор Кулдаев извинился и сказал, что ему требуется несколько минут, чтобы переодеться. А затем он с удовольствием ответит на вопросы, если таковые возникнут.

Разумеется, вопросы имелись. Но только никакого разговора не получилось. Спустя четверть часа к нам вышла ассистентка и сказала, что доктору Кулдаеву только что телефонировали из столицы, и он вынужден срочно ехать. А потому просит прощения и приглашает быть у него послезавтра.

Это был первый и последний раз, когда я видел доктора Кулдаева.

Несмотря на приглашение, ехать в особняк на Поклонной горе мне не захотелось. Я думал, что мой товарищ Н. станет звать с собой, и даже придумал сказаться больным. Но Н. не объявился, и я остался дома без всяких объяснений. Кстати, позднее я узнал, что никто из пяти присутствовавших на демонстрации врачей не поехал к доктору Кулдаеву, равно как и не стал проходить у него курса.

И еще я узнал, что все они (включая моего знакомца Н.), встретившись позднее на стороне, обсудили виденное в Арефиевской обители и решили, что все это — попросту трюк. Постановили между собой, что больная не умирала и даже, может быть, не являлась на самом деле больной. Словом, все они попались на розыгрыш. С такой позиции дальнейшие контакты с доктором Кулдаевым были, разумеется, невозможны. Меня на эти обсуждения не приглашали — я был младше и вообще находился несколько в стороне от компании.

И напрасно. Мне было что им сказать.

Дело в том, что доктор Кулдаев нас тогда не разыгрывал. И демонстрация его не являлась трюком. Мне это было совершенно точно известно. Вот по какой причине: я тогда стоял ближе других и видел бесспорно: роговичный рефлекс у больной отсутствовал. Каким-либо образом симулировать это нельзя, поэтому с неизбежностью следует признать: д-р Кулдаев продемонстрировал нечто исключительное. Хотя наперед было объявлено, будто мы увидим лишь облегчение состояния больного по новой методике при скоротечной чахотке.

Но какое, к черту, облегчение!

Крестьянка Спиридонова была стопроцентно мертва! А мертвых, как известно, врачевать бесполезно. Доктор Кулдаев ее ОЖИВИЛ. Именно так, и это я готов подтвердить хоть на Страшном суде.

…Практического продолжения та история не возымела. Хотя нельзя сказать, что осталась она совсем без последствий. Мои коллеги, присутствовавшие на памятной демонстрации, могли бы это подтвердить — если б оставались живы. Но в течение года Господь прибрал всех четверых. Обстоятельства были разные, а итог один. Доподлинно знаю лишь о двоих — в том числе и моем знакомом Н.

Один из докторов (с какой-то сербской фамилией — то ли Зварич, то ли Здравич) отправился в конце декабря к больному, куда-то на Английскую набережную. Обратно на Петроградскую сторону он пустился не на извозчике, а пешком. Вероятно, в целях экономии. Через Неву повез его конькобежец — из тех, что переправляют людей с берега на берег по льду в кресле на полозьях. И оба они угодили в майну, припорошенную чуть-чуть снегом. Накануне там напилили ледяных «кабанов», используемых для погребов. Обыкновенно майны огораживают легкой изгородью, но тут ее почему-то не оказалось. Так и потонул тот доктор, вместе со злополучным конькобежцем.

Со знакомцем Н. вышло иначе: спустя месяц он вдруг стал заговариваться. Сперва почти незаметно. Но дальше — больше. А вскоре и вовсе лишился рассудка. Ездил поначалу лечиться в Германию, но без толку. Закончил он в доме скорби на Пряжке.

Насчет двух оставшихся точно не располагаю сведениями. Одни только слухи. Что-то грязное, связанное с женщиной, причем недостойной. Некая тайная дуэль, на которой оба были убиты.

Для меня посещение Арефиевской обители тоже стало в известном смысле роковым. Потому что на следующий день появилась в моей жизни племянница синодального чиновника Женя Чернова — акушерка, ставшая моею помощницей и одновременно демоном разрушения.

Но, в отличие от четверых злополучных коллег, я не только остался жив, но и получил тот самый толчок судьбы, о котором говорят, будто он выпадает раз в жизни. Не будь его, я бы никогда не узнал, что легендарная панацея существует на самом деле. И не знал бы, где ее искать, так как ни за что б не попал в Маньчжурию.

Однако!

Клавдий Симеонович посидел, подумал, осмысливая прочитанное. Потом захлопнул тетрадь, поднялся и вновь отправился в путь. Он старательно исполнял задуманный план. Выбрал сопку повыше (ни за что б генерал не стал на нее подниматься!) и принялся карабкаться кверху. Поскальзывался, одежду изодрал в клочья (а заодно и ладони), но все ж единым духом, не прерываясь, за полчаса вышел к вершине.

Вид отсюда открывался ошеломительный. Но Клавдий Симеонович к красотам природы был глух. Да и кто б на его месте стал восхищаться ландшафтом?

Хотя, признаться, пейзаж был-таки неплох. Но вовсе не по этой причине Клавдий Симеонович как взошел, так и замер на вершине сопки. То, что он увидел, заставило его мигом забыть о недавних намерениях.

Впереди, почти точно на юге — солнце светило в глаза, и приходилось заслонять их ладонью — высилась еще одна сопка, пониже. На вершине ее был заметен триангуляционный знак. То, что он именно так называется, Клавдий Симеонович не знал. В его глазах это была бревенчатая вышка, выстроенная в тайге с непонятными целями. Возможно, как раз для того, чтоб помочь заплутавшим личностям.

Вышка для Сопова никакой ценности не представляла, но если б не она, Клавдий Симеонович определенно не обнаружил бы хутора, расположившегося у подножия. Он разглядел четыре двора. А слева, на востоке, изгибалась серою лентой река Сунгари. До хутора было верст пять, не больше.

Спасен! Теперь только не потерять направление.

По случаю привалившей удачи титулярный советник решил устроить себе малую передышку. И побаловаться папироской, а то и двумя. Они ведь сохранились в неизменном виде благодаря памятному княжескому портсигару.

В силу благостного расположения духа или еще по какой причине, но он вдруг вспомнил о дневнике доктора.

Вытащил тетрадку, развернул на помеченном месте.

…увы, все не так просто.

Во-первых, серебряный корень, коим я пользовал ребенка в злосчастной Березовке, — определенно не панацея. После ряда… (тут строчка была жирно замазана) это сделалось полностью очевидным. Серебряный корень действен при лихорадках — особенно неясного генеза. А при пневмонии это незаменимое средство, если не упущено время.

Природа воздействия пока непонятна. Полагаю, дело в особых плесневых грибах серебристого цвета, что растут на поверхности корня. Если их удалить, целительные свойства исчезают. Это взывает к дальнейшему изучению, но у меня цель иная.

Да, после виденного пять лет назад в Арефиевской обители у меня нет в том сомнений — панацея действительно существует. Но где искать? Доктора Кулдаева уже не спросишь — большевики расстреляли его еще в прошлом году. Странно: чем им помешал неплохой доктор?