Книга Крутые перевалы - Семен Яковлевич Побережник

идет царь Борис со свитой...

Он осторожно вошел в соседний двор, где накануне упала бомба. Расспрашивает: нет ли разрушений, жертв. Услыхав, что почти никто не пострадал, только стекла повсюду вылетели, царь истово перекрестился: «Ну, слава богу!» Затем издалека посмотрел на воронку и в сопровождении охраны быстро пошел к машине, словно опасаясь, как бы эта воронка не преподнесла какой-нибудь сюрприз...

Трусость царя бросилась в глаза присутствовавшей публике. Я видел, как она насмешливо переглядывалась, подмигивала.

Еще до ареста мне было известно, что советские войска громят гитлеровские полчища, освобождают наши города и села от оккупантов, стремительно двигаются вперед. Уже стали историей и навсегда вошли в героическую летопись побед советского оружия битва под Сталинградом, сражение на Курской дуге. Уже реяли алые стяги над освобожденными Орлом, Курском, Харьковом, Киевом, Днепропетровском, десятками других крупных населенных пунктов страны. Наступал еще более победоносный, 1944‑й...

События в Болгарии менялись с калейдоскопической быстротой. В горах активизировались партизаны. Их действия становились все более дерзкими, а удары по врагу все более чувствительными. Однажды город потряс мощный взрыв. Земля зашаталась, как от горного обвала. Это взлетел на воздух немецкий склад со снарядами на окраине Софии. Вслед за этим загорелось в Русе нефтехранилище.

Власти чувствовали, что развязка приближается — война неотвратимо движется к границам Болгарии и соседних с нею стран. Многие высокопоставленные чины государственных учреждений, поразмыслив над сложившейся обстановкой, почуяв, что пахнет «паленым», меняли свое отношение к гитлеровцам, перед которыми еще вчера угодливо лебезили, прислуживали по-лакейски...

Находясь однажды в кабинете старшего следователя полиции Косты Георгиева после моего мнимого «согласия» работать с ними, я был невольным свидетелем такого любопытного диалога. К следователю явился полицейский агент, который дежурил у меня на квартире в качестве охранника. Он доложил, что гестаповцы опять требуют доставить меня к ним. Коста Георгиев рассердился и не побоялся выразить при мне вслух свое недовольство действиями немцев.

— Суют свой нос повсюду эти швабы, где нужно и где не нужно! Надоело! Как будто мы безрукие...

Я понял тогда, что между немцами и болгарами уже нет того общего языка, который был раньше.

В гестапо меня не отправили. Я продолжал числиться за болгарской тайной полицией. Думаю, что если бы я опять очутился в руках гестапо, моя биография закончилась бы сразу на кладбище...

Друзья впоследствии шутя мне говорили:

— Семен, сделай одолжение, покажи рубашку!

— Какую рубашку? О чем это вы?

— Да в которой ты родился!

Смех смехом, но судьба все же была ко мне милостива, хотя и не один раз находился я в «подвешенном состоянии», прощался с жизнью...

В ночь с 8 на 9 сентября 1944 года в Софии произошло восстание, подготовленное Народным фронтом с помощью Компартии, находившейся в подполье. Монархо-фашистский режим был свергнут. Полиция в болгарской столице разбежалась. Тонущий корабль всегда покидают первыми крысы...

По радио был передан призыв к партизанам: «Товарищи по оружию, боевые друзья! Немедленно спускайтесь с гор! Окажите помощь Народному фронту в установлении власти».

Двери тюрем с заключенными распахнулись...

Очутившись на свободе, я решил пока скрыться. Благополучно выбрался из города и явился к Василию Петкову — второму дяде Славки, который жил в селе Дервеница. Там я узнал радостную весть: советские войска под командованием маршала Толбухина перешли румыно-болгарскую границу и идут к нам.

Измучившийся под игом монархо-фашистской власти народ ликовал.

Свои

Когда в Софию вошли передовые части Красной Армии, я явился к командованию одного из подразделений и попросил, чтобы оно помогло мне связаться с моим начальством. Командование обещало это сделать. У меня была еще одна просьба: разрешить остаться пока при штабе, поскольку мне угрожала опасность со стороны притаившейся агентуры врага. Ко мне прикрепили бойца для охраны.

Около двух месяцев находился я в частях нашей армии. Какое это было счастье видеть своих воинов, родных советских людей, свободно дышать, ощущать, что на руках уже нет у тебя незримых пут, что за каждым твоим шагом нет слежки и что, наконец, кончилась отвратительная игра в передачу фальшивых шифровок под диктовку врага!

Меня хорошо может понять, очевидно, только тот, кто был в таком положении.

— За вами прибыли! — улыбаясь, сообщил мне однажды один из командиров части.

Вскоре я увидел трех моряков во главе с лейтенантом. Он подошел ко мне, крепко пожал руку, сказал:

— Ну вот, все в порядке. Поедем теперь на Родину...

Какие бы точные и красивые слова ни подобрать, все равно они не могли бы выразить ту радость, которая охватила все мое существо. Наконец-то я смогу после нескольких лет нелегкой жизни на чужбине, в обстановке постоянной опасности вернуться домой, явиться в Центр, отчитаться о проделанной работе, выполнении заданий. Смогу быть свободным, перевести дух, отдохнуть...

По дороге мы заехали в Софию и остановились возле бывшего полицейского управления. Там уже стояла наша охрана. Вскоре под конвоем оттуда вывели какого-то человека. Лицо его показалось знакомым. Я присмотрелся. Это был провокатор Мянков. Мне хотелось подойти к этому негодяю и плюнуть в его рожу с бегающими злыми глазками, как у попавшегося в капкан хорька. С трудом удержался. «Что это сейчас даст? — подумал я. — Свое каиново дело он сделал. Теперь ему будет воздано по заслугам».

Наша машина двинулась дальше. Я попросил завернуть к моей, уже бывшей квартире. Лейтенант согласился, приказал водителю. Вот и знакомая улица Кавала. Слева — пятый дом, где я прожил несколько беспокойных лет, приняв болгарское подданство и ставший в мае 1940 года Александром Муней. Те же невысокие липы с густой кроной, та же глубокая щербинка на одной из плит тротуара, о которую я когда-то споткнулся, гуляя со Славкой. Кажется, здесь ничего не изменилось...

Нет, я ошибался. Кое-какие изменения были. Рядом с нашим домом я увидел руины. Все, что осталось от соседнего здания. Ржавые листы крыши были свернуты циклопической силой взрыва в трубки. Половина старого тополя, росшего у крыльца, срезана как бритвой и валялась в маленьком дворике. Но наша квартира уцелела, только штукатурка кое-где обвалилась да слуховое окно выбито.

Я постучал. Дверь открыла Петранка и отступила назад. Удивленно-радостно взглянула на меня. Она знала, что я укрылся у Василия Петкова в Дервенице, но потом куда-то исчез, и следы мои затерялись.

— А где Славка?

— Ее дома