Книга Жестокое милосердие - Робин Ла Фиверс

— Нет! — восклицает Рье.

— Нет, — чуть потише вторит ему мадам Динан.

Возникает пауза, потом подает голос капитан Дюнуа:

— Простите, ваша светлость, но в качестве командующего вашей армией я должен заметить, что без военного союза с д'Альбрэ нам потребуется дополнительная помощь, а иностранные владыки до сих пор были не очень-то готовы расщедриться. Но я сам являюсь отцом, а потому сердечно рад намечающемуся союзу!

— А вы что скажете, канцлер? — спрашивает Анна. — На какую сторону встанете?

— Я тоже рад приветствовать нынешнее развитие событий, — отвечает Крунар. — Хотя оно само по себе чревато новыми трудностями, я голосую «за»!

Я с облегчением вздыхаю, радуясь за герцогиню. Дюваль же напоминает о необходимости хранить предложение Немура в строжайшем секрете. И тут я слышу позади себя очень тихий звук!

Я стремительно оборачиваюсь и вижу, как поднимается дверная щеколда.

Двигаясь очень быстро, вытаскиваю из ножен у лодыжки длинный кинжал, перебегаю к двери и устраиваюсь за створкой.

И вот она отворяется. Я стою между нею и стеной и не вижу вошедшего. Кто это, уж не мадам ли Иверн? А может быть, Франсуа?

А вдруг Сибелла? Раз она здесь, в Геранде. Не затем ли, чтобы защищать герцогиню?

Словно ощутив, что я чуть ослабила бдительность, вошедший вдруг резко бьет меня створкой! Мое плечо врезается в неподатливый камень стены, а в следующий миг я с проклятием бросаюсь вперед, держа кинжал наготове.

Слишком поздно! Злоумышленник уже удирает по коридору. Я выскакиваю из комнаты как раз в тот момент, когда он скрывается за углом. Намереваясь поймать его, бегу что есть силы.

Во дворце сущие лабиринты коридоров, и это работает мне на руку. Заворачивая за очередной угол, он всякий раз вынужден придерживать шаг и в итоге не может от меня оторваться. Вот впереди возникает лестница, и шпион бежит вверх, прыгая через две ступеньки. Проклиная стесняющий движения придворный наряд, я подхватываю юбки и мчусь следом. Примерно на половине лестницы я слышу, как открывается и потом захлопывается дверь.

Взобравшись наверх, я с неудовольствием оглядываю двери дюжины комнат. Ругаясь про себя, подхожу к ближайшей по правую руку, но не чувствую за ней никакой жизни. Первая комната слева также пуста. Я проверяю одно помещение за другим, пока не останавливаюсь перед четвертой дверью, за которой присутствует биение жизни.

Я медлю лишь затем, чтобы вытащить оружие. Потом тихо приподнимаю щеколду и отворяю дверь.

Какой-то звук со стороны распахнутого окна — и все. Я мчусь к подоконнику, но лишь для того, чтобы увидеть, как под аркой внутреннего дворика исчезает темный силуэт.

Приходится удовольствоваться хотя бы тем, что мерзавец хромает. Будем надеяться, что он серьезно повредил ногу.

Я убираю так и не пригодившиеся ножи и иду рассказать Дювалю о новом повороте событий.

Через два дня после того, как Дюваль объявил Тайному совету о предложении Немура, его брат Франсуа предлагает мне сыграть в шахматы. Я принимаю приглашение, гадая, какие тайные мотивы могут им двигать.

Франсуа ждет меня у шахматного столика в большом зале. Он занят расстановкой фигур, я же улучаю момент, чтобы без помех рассмотреть его самого. То, что он готов предать сестру, делает его человеком без чести. То, что он доводится братом Дювалю, делает его неотразимо пленительным.

Тут он поднимает глаза и видит, что я его рассматриваю. Улыбаюсь, напустив на себя застенчивый вид. Пусть Франсуа думает, что я им исподтишка любовалась. Он встает и кланяется мне:

— Доброе утро, госпожа моя.

— Доброе утро, — отвечаю я и усаживаюсь.

— Стало быть, Дюваль отпустил вас на это утро?

— Дюваль занят с герцогиней и ее советниками. — Я состраиваю досадливую гримаску, и Франсуа сочувственно цокает языком.

— Какими фигурами предпочитаете играть, госпожа, черными или белыми?

Я смотрю на резные, замечательной работы шахматы между нами:

— Думаю, черными.

Он удивленно поднимает брови:

— То есть вы даете мне право первого хода?

Я мило интересуюсь:

— Но разве оборонительная позиция не сильней?

Он смеется:

— Вы слишком много времени проводите с моим братом и сами уже рассуждаете, как стратег. Ну что ж, я хожу первым!

Он берет королевскую пешку и переставляет ее на две клетки вперед. В ответ я беру пешку, стоящую перед конем, и тоже выдвигаю ее, но не на две клетки, а на одну.

Франсуа искоса взглядывает на меня:

— Вы не выказываете сомнений. Вот что мне нравится в женщинах!

Не требуется особой проницательности, чтобы раскусить двойной смысл его слов.

— Я сомневаюсь, господин мой, когда для сомнений есть пища. А ваша игра ее пока что не предоставила.

Он смеется, и я с удовольствием убеждаюсь, что легкий флирт мне, кажется, удался.

— Это уже вызов, — произносит он, поблескивая глазами.

Я напускаю на себя серьезный вид:

— Если уж говорить о вызовах, как вам державный созыв? Наверное, угроза войны, которую посулил нам граф д'Альбрэ, потрясла вас, как и всех?

Жизнерадостное лицо Франсуа несколько мрачнеет.

— Еще как, — говорит он. — Граф д'Альбрэ к пустым угрозам не склонен.

Не знаю уж, что его больше волнует, судьба герцогини или исход его собственных притязаний.

— Вашей бедной сестре от французов-то никак не отделаться, а тут еще вероятный мятеж графа д'Альбрэ.

— Да, только этого ей сейчас не хватает. — Он скупо улыбается. — Но я уверен, Дюваль сумеет нам помочь. У него всегда все получается. — Его слон выскакивает из-за пешки и бьет моего коня. Франсуа поднимает голову, и наши взгляды встречаются. — Ваш ход, — тихо говорит он.

Храня легкомысленный вид, перевожу разговор на другое.

— Ваш брат служит святому Камулу, — говорю я, разглядывая позицию на доске. — А вы себе не выбрали небесного покровителя? Может, вам подошла бы святая Ардвинна? Или святой Салоний?

Как только это последнее имя срывается у меня с языка, я жалею, что упомянула его. Франсуа ведь бастард, а значит, велика вероятность, что его давным-давно посвятили святому Салонию, небесному покровителю ошибок.

Но Франсуа не обращает внимания на мою оговорку. Он прижимает к сердцу ладонь:

— Госпожа, вы меня тяжко раните! С какой стати Ардвинна?

Я пожимаю плечами:

— Вы в высшей степени очаровательны, вот я и подумала.

Его карие глаза вновь делаются серьезными: