Книга Последнее пророчество - Уильям Николсон

– Бомен!

Он был слитком потрясен, чтобы сдвинуться с места. Плачущая девушка промокнула глаза и принялась рассматривать его со странным, напряженным выражением на лице.

– Ты Бомен, не так ли? Кесс рассказывала о тебе.

– Кто ты?

Почему она смотрит на него так, будто они давно знакомы? Он видит ее первый раз в жизни.

Сирей поняла, что Бомен не догадывается о том, кем она приходится Кестрель. Он не подозревает, что перед ним Йодилла Сихараси из Гэнга. Кроме того, не ней было платье служанки.

– Меня зовут Сирей, – произнесла она. – Я – одна из служанок Йодиллы. Как и Кестрель.

– А где Кесс?

– Она уже ушла. Йодилле хочется, чтобы она всегда находилась рядом с ней. Они друзья, понимаешь?

Разговор казался Сирей восхитительным, однако Бомен собрался уходить.

– Я должен найти ее.

– Постой! – вскрикнула принцесса. – Она не хочет, чтобы кто-нибудь знал о тебе. Ты – ее тайна.

– Но тебе она рассказала.

– Лишь потому, что мы очень близкие подруги. Заходи, присядь. Подожди, пока закончится танец.

Бомен с неохотой остался. Зачем он сидит здесь? Он все еще пребывал в изумлении – как могла Кестрель уйти, не увидев его?

– Я все про тебя знаю, – сказала Сирей, пристально глядя на него. – Кесс собиралась познакомить нас, и вот мы встретились.

Она лучезарно улыбнулась.

– Как ты думаешь, я красивая?

Бомен покраснел.

– Не знаю, – отвечал он, не сознавая, что говорит. – Я никогда не видел тебя прежде.

– Какая разница? Достаточно одного лишь взгляда.

– Нет, разница есть.

– Правда? – Сирей выглядела смущенной. – А сколько нужно времени? Можешь смотреть на меня, когда захочешь. Я не позволю им выколоть тебе глаза.

– Кому?

– А, всем. – Йодилла исправила свою оплошность так же легко, как и совершила. – Можешь смотреть. Я начинаю тебе нравиться?

– Ты такая странная.

– Странная, но красивая. Ну, давай же, признайся.

– Хорошо. Ты красивая.

– Ура! – Сирей радостно захлопала в ладоши. – Значит, ты любишь меня.

– Нет, не значит.

– Конечно значит. Это всем известно. Мужчины всегда любят красивых женщин. Ты глупышка!

Бомен посмотрел на нее, затем попытался проникнуть в мозг девушки. Он обнаружил там запутанные детские страхи и простое желание быть любимой.

– Почему ты плачешь? – спросил он, смягчившись.

– Я не хочу… – Сирей едва не сказала «выходить замуж», однако вовремя спохватилась. – Я не хочу остаться одна.

– Могу я кое-что посоветовать тебе?

– Да, будь добр.

– Беги отсюда. Скоро здесь будет очень неспокойно.

– Да, я понимаю.

– Скажи своей хозяйке, что Ортиз не хочет жениться. Ей следует возвращаться домой.

– Не хочет жениться? – Принцесса глядела на юношу изумленно. – Ты уверен?

– Он влюблен в другую.

– Ты хочешь сказать, что я не должна… В кого? В кого он влюблен?

– В Кестрель. В мою сестру.

Сирей все смотрела и смотрела на Бомена. Неужели возможно, чтобы мужчина, который мог бы жениться на ней, предпочел такую девушку, как Кестрель? Сирей не чувствовала ревности, только изумление.

– Ах да! Вуаль! Он ведь не видел… ее. Или меня. Я считаю, что если бы он увидел меня, то непременно влюбился бы. Разве ты так не думаешь?

– Пусть так. – Бомен улыбнулся. Сирей была прелестна и одновременно так несуразна! – Я ухожу.

– Хорошо. Иди, если должен. Но в конце концов ты поймешь, что любишь меня. Пройдет время, и ты увидишь.

– Если это произойдет, я скажу тебе.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Бомен выскользнул из комнаты и незамеченным вернулся на арену – никто не обратил на юношу внимания, потому что все глаза, все сердца были захвачены танцем. Взлетающая, пульсирующая мелодия уносила Ортиза и Кестрель, словно птиц порыв ветра, – кругом и назад, и вот они снова падают в объятия друг друга и снова отклоняются, словно душа, непостоянная в любви. Бомен взглянул на танцоров и в то же мгновение понял, что перед ним на песке танцует сестра. Лазарим повторял каждое па танцующих, легко двигая своим миниатюрным телом, и, сам того не замечая, издавал в экстазе низкий воркующий звук. Йоханну так поглотил танец, что он забыл о неудобстве, доставляемом короной, и выгнул шею, чтобы видеть каждое движение танцоров. Мадам Сайз застыла, тело ее напряглось, рот открылся в предвкушении следующего такта. Что до Кестрель и Ортиза, то они были одержимы танцем. Ортиз больше не думал ни о последовательности движений, ни о том, вести ли партнершу или позволить руководить ей самой. В танце они были равны. Они парили над землей, все движения были подсказаны музыкой и стремлением тел – прочь, прочь, поворот, назад, вот они почти коснулись друг друга, и снова прочь! Опять назад! Партнеры закружились, взявшись за руки, – ах, так легко, едва соприкасаясь, затем снова разошлись, прыжок, приземление на одну ногу, поворот! Вновь сошлись! И заключили друг друга в объятия!

Кестрель танцевала, словно последний раз в жизни, – ничто в мире не существовало для нее, кроме этого мужчины, этой музыки и этой маленькой кружащейся сцены. Ортиз был ее врагом, человеком, которого она должна уничтожить, – и он же был ее партнером, ее возлюбленным, ею самой. Пока длился танец, они были единым телом.

Кесс чувствовала сильные руки, удерживающие ее за талию, когда отклонялась назад, и была уверена, что эти руки не позволят ей упасть. Склоняясь к Ортизу, она ощущала биение его сердца, его грудь прижималась к ее груди. Кестрель широко раскинула руки, и Ортиз поднял партнершу, а когда она приземлилась на землю, почти не ощущая собственного веса, снова раздался барабанный бой, словно испуганная стая птиц с треском выпорхнула из зарослей, – тра-та-та-та-та-та-та! – и в едином биении сердца танцоры полетели. Один разум, одна песнь, два тела в движении – строгая осанка и полное самозабвение, сердца партнеров плавились в тантарацце, которая представляла собой одно долгое, бесконечное объятие. Кестрель чувствовала, что в танце нет ни правил, ни запретов, ее тело может делать что угодно, и что бы она ни сделала, все будет прекрасно, необходимо и правильно. Она танцевала, будто падала с немыслимой высоты, – для того чтобы падать, не требовалось прилагать никаких усилий, только не сопротивляться. Улыбающаяся, сияющая, прекрасная, она летела к финалу.

Свирели и скрипки замедлили темп, давая понять охваченным восторгом танцорам, что финал близок. Не сознавая этого, партнеры приблизились к кульминации танца – разошлись, подняли руки, касаясь друг друга кончиками пальцев, вновь разошлись, все быстрее и быстрее. Они придвигались ближе и ближе – каждый раз не более чем на дюйм, и все выше и выше поднимали руки. Расходясь, они вращались дальше. И когда в музыке наступила кульминация, партнеры сначала отпрянули, затем вновь сошлись, почти обнялись, ближе, ближе, руки все выше, выше, и на долгой высокой свирельной ноте медленно повернулись – руки подняты над головой, глаза глядят в глаза, тела почти соприкасаются. Они помедлили – зрители боялись дышать, – пока наконец музыка не освободила их и партнеры не упали в объятия друг друга.