Книга Когда-то там были волки - Шарлотта Макконахи

легко могу потерять голову; волна чувств вот-вот накроет меня. На долю секунды кроме него ничего не существует, он весь мир, и малышка внутри меня — вселенная для нас обоих, но много лет назад я уже посвятила себя другой вселенной, той, где есть только моя сестра и я, и не знаю, как переживу это. Думаю, Дункан видит во мне то, чего на самом деле нет.

— Ты выяснил, кто это сделал? спрашиваю я.

— Еще нет. Но выясню. — Дункан наклоняется ближе к моему лицу. Я его достану.

Нет, не достанет. Потому что я его опережу.

Кольм завозит детей к их матери и направляется домой. Я еду за ним на некотором расстоянии. Он живет на краю города. У него есть большой ангар на заднем дворе, но он ставит машину на подъездной дорожке и идет в дом.

У меня с собой ломик. Я купила его в хозтоварах.

В темноте я направляюсь к машине Макклеллана и разбиваю ломом ветровое стекло. Опускаю его, нанося удары снова и снова. Потом крушу стекла дверец, одно за другим, и заднее тоже. Хозяин выскакивает на улицу. Кричит на меня. Пока он обзывает меня всеми возможными грязными словами, я замахиваюсь на его ногу и чувствую, как трещит калено. Кольм орет от боли, я ору от боли. Я чуть не падаю, в глазах вспыхивает фонтан искр. Но я дышу, опираюсь на лом и, когда мука заканчивается, ощущаю себя другим человеком. Я осознаю, что сделала, и испытываю кайф, головокружительный, шокирующий. Я могу продолжить, но вместо этого иду мимо Кольма на задний двор. С помощью лома открываю плохо закрытый ангар, но не нахожу внутри останков Номера Четырнадцать, только его радиоошейник, выброшенный в ведро с мусором.

Я звоню Дункану.

— Записывай адрес. И фамилию.

— Инти, надеюсь, что ты не…

Я говорю ему, куда ехать, и отключаюсь, потом стираю отпечатки пальцев с лома — зачем, не знаю, — бросаю его на пол, он со звоном падает, и я уезжаю.

— Сучка! — кричит Кольм.

В зеркало я вижу, как он распластался во дворе и становится все меньше и меньше.

Дома я беру из шкафа бутылку вина и выхожу с ней в загон для выгула лошадей. Делаю несколько глотков и ложусь спиной на холодную траву, глядя на гигантскую луну над головой. Небо такое чистое, такое беспредельное, что я падаю в него.

Слезы затекают мне в волосы.

Шаги по траве, кто-то опускается рядом со мной. Сестра берет у меня из рук бутылку и пьет, потом ставит ее так, чтобы я не дотянулась, и тоже ложится в темноте.

Наши пальцы переплетаются. Где-то рядом слышен тихий храп приближающейся лошади.

— Как ты думаешь, — спрашиваю я, — человек властен над самим собой?

Она не убирает руку, чтобы ответить, а продолжает держать мою.

— Кажется, большая часть меня осталась в отцовском лесу. А сейчас я полностью состою из того, что ненавижу.

Я закрываю глаза, волосы влажнеют от слез, и теперь я вся из соли.

Рука Эгги быстро двигается. «Нет, — показывает она и повторяет: — Нет».

Я поворачиваюсь к ней, скручиваясь в клубок. Яд вытекает из меня, так я не плакала с тех самых пор, потому что не имела права, ведь это моя сестра пострадала, а даже она не могла плакать.

Эгги обнимает меня, она обнимает меня так крепко, прижавшись губами к моему виску, и целует снова и снова, и когда кончики ее пальцев отстукивают ритм по моему позвоночнику, я возвращаюсь в наши маленькие тела в отцовском сарае, когда она вернула меня к жизни самый первый раз, как возвращает сейчас.

Она издает восклицание, поворачивает мне голову, и мы обе смотрим, как небо переливается зеленым, лиловым и синим — оттенками, слишком прекрасными, чтобы включать их в справочник Вернера, и я продолжаю плакать, но уже над красотой мира, над его тихим притяжением, над его тайной и тем, что все происходит в свое время, над его глубокой, неизбывной мудростью, ведь я была так близко к самому краю, а теперь вернулась. Не так ли чувствует себя Эгги каждый раз, когда возвращается ко мне?

23

Мне предъявлены обвинения в применении насилия и умышленном нанесении вреда имуществу. Кольму предъявлены обвинения в убийстве Номера Четырнадцать. Ни один из нас не проводит ночь в камере, но мы оба получаем крупные штрафы.

На протяжении дальнейших нескольких недель за стадами домашнего скота непрерывно тянется след смерти. Чуть ли не каждое утро я просыпаюсь от звонка Бонни, которая приглашает меня на очередную ферму, чтобы осмотреть очередной наполовину обглоданный труп овцы или коровы, или от звонка Энн Барри.

— Разберись с этим, Инти, — говорит Энн. — И немедленно, на кону вся твоя работа.

Я могла бы найти жертву по воронам, если бы хотела; они собираются над тушами огромными стаями. И с каждой новой смертью мой страх растет. Волк, кто бы это ни был, смекнул, что можно питаться скотом. Вообще волкам не нравится вкус домашних животных, они любят охоту, предпочитают дичь. На овец и коров, при всей их беззащитности, нападают только безнадежно голодные хищники. Значит, нужно выяснить, какой из волков так отчаянно проголодался, что игнорирует свой инстинкт, и почему.

Думаю, я уже знаю, кто это. Наверняка. И как только мы найдем подтверждения моей догадке, волчицу придется убить.

Сегодня стая Танар снялась с места и двигается к востоку, к границе владений Рэда — чуть ли не в самую опасную для них часть леса. Если люди в городе вознамерились объявить волкам войну, значит, мне нужно убедиться, что им не раздали дополнительное оружие и что волки не облегчают им задачу, расхаживая под носом у человека, который уже застрелил одного из них.

После наступления темноты я оставляю сестру перед телевизором и еду к ферме Рэда. Не сворачивая на подъездную дорожку, паркую машину около забора передней площадки для выгула животных. Я захватила с собой ружье из оружейного сейфа и достаю его из багажника, потом ступаю на землю Рэда. Место, где был убит Девятый, я огибаю, думая о бедном волке. Вхожу за ограду, просунув руку внутрь, чтобы открыть ворота, и запираю их за собой. За годы жизни с отцом я твердо усвоила: никогда не закрывай ворота, которые были открыты, и никогда не оставляй их распахнутыми, если нашла запертыми. Я не знаю, куда загнал Рэд овец сегодня, но в конце концов обнаруживаю их в