Книга Знамя Победы - Борис Макаров

Алкоголик – существо донное. Достиг дна – и всё, дальше опускаться некуда. Можно сделать передышку. Можно оглядеться. Можно и даже нужно сделать передышку. И иногда, как это ни странно, такие передышки длятся долго. И опять же иногда алкоголик (по-нашему, по-местному – алкаш) сам удивляется нежданно-негаданно появившейся у него способности не пить и месяц, и два, и три… Вот тогда-то алкаш, уверовав в свою силу и стойкость перед змеем-искусителем, может всенародно объявить:

– Все! Я в завязи! Больше – ни-ни, ни глоточка. Начинаю новую жизнь.

И тогда друзья-собутыльники, смиренно опустив глаза, со скорбными складочками у кромок губ (еще бы – они теряют своего соратника, проверенного в десятках пьянок, надежного, верного, всегда готового к новым застольям собутыльника) говорят, говорят тихо и задушевно:

– Ну что же, брат, – по последней…

– Я же сказал: в завязи!..

– По крохе, по росиночке… Уважь!

«Уважь» – стальное звено короткой, но неразрывной цепи «Ты меня уважашь?!», с помощью которой пьяницы, и начинающие, и продолжающие, и заканчивающие свой жизненный путь с дырами в желудке и разложившейся печенью, втягивали и втягивают в свои компании новых членов. И поддавшись теперь уже древнему инстинкту, завязывающий пьяница уважает – развязывает.

Настоящий же, полноценный алкаш никаким призывам, никаким инстинктам не поддается. И прежде всего потому, что его не приглашают к столу (к поляне, к крышке мусорного бака, к могильному холмику – на Руси пьют везде) даже его бывшие собутыльники: «Раскупоришь Ваньку – не соберешь… Да ну его нафиг!»

Настоящий алкаш пьет метко, но редко. И общаться с ним, даже жить (жизнь и не то делать заставляет), спокойнее, чем с каждодневным, только еще идущим ко дну пьянчугой.

…Раза три-четыре в год Марийку забирает к себе тетя Поля, белоснежно-седая, узорно-морщинистая, но энергичная, крепкая семидесятилетняя женщина, живущая в маленьком домике недалеко от Шестопаловых. Тетя Поля женщина суровая, но добрая – именно женщина, а не бабушка. Звать себя бабушкой она запретила даже своим внукам:

– Какая я бабушка? Слава богу, еще сама себя обихаживаю, картошку вон сажу, своей капустой гостей угощаю… Руки не дрожат, зубы целы, за пенсию расписываюсь – очки не надеваю…

Тетя Поля – Полина Дмитриевна Полевая – живет одна, хотя тут же в селе живут два ее сына и дочь. Сыновья и дочь оказались плодовитыми, многодетными. Раз пять в день в ее домик забегают внуки и внучки:

– Те Поль, мы проголодались!

– Те Поль, дай десяточку на мороженое.

– Вот надоели так надоели! Целый день жарь, парь, тарелки да ложки мой. Приходили бы уж сразу скопом, как солдаты на обед. Накормила бы – и шагом марш! – ворчит Полина Дмитриевна, но внучат, да и увязавшихся за ними мальчишек и девчонок кормит от души и никого не отпускает из-за стола голодными.

Наевшись, выпросив десяточку на мороженое, убегают дети, стучатся в дверь взрослые – сыновья, невестки, дочь, зять, подруги, соседки, мужики, мыкающиеся в поисках опохмелки, и прочий люд.

Ванька Пузырь Шестопалов у Полины Дмитриевны Полевой появляется редко, стесняется. Взаймы никогда не просит – наоборот, спрашивает, не надо ли чего сделать, отремонтировать. У Ваньки золотые руки. Он может отремонтировать телевизор, холодильник, стиральную машину, утюг, чайник, пылесос. Может класть печи. Может крыть крыши. Может шить унты и шапки. А поэтому даже в те моменты, когда у него нет постоянной работы, а постоянную работу он, как и добрая половина его односельчан не имеет давным-давно, нормально кормится сам и нормально кормит и одевает Марийку. Не пей Ванька водку, и не был бы Ванькой, а был бы Иваном Васильевичем, Петровичем, Андреевичем (отчество забыто) и не был быПузырем (кликуха, кличка, прозвище тоже образовалось от пристрастия Ваньки к выпивке – «купим пузырь», «вчера выпили пузырь», «пузырь на стол – и дело в шляпе!» и т. д. и т. п.). Надо ли говорить о том, что все эти слова, выражения взяты автором рассказа из Ванькиного лексикона. Боже мой, сколько же таких вот Ванек в России! Протрезвей они – и прогнулась бы наша многострадальная, наполовину заросшая чертополохом земля от плодов их труда, и ахнули бы другие народы и страны от восхищения их мастерством, сметкой, умом, талантом…

…Именно за не до конца пропитое мастерство, за бескорыстие, а скорее всего все из-за той же вековой российской женской жалости Полина Дмитриевна с сочувствием относится к Ваньке:

– Что с него взять?.. Болезнь… Как у всех наших мужиков болезнь. Один с девчушкой мыкается… Кто поможет… Кто поддержит…

Подолгу выслушивает Ванькины пьяно-слезливые всхлипывания-жалобы-исповеди:

– …Я ведь хороший, тетя Поля, хороший… И чё ей не хватило, Варьке-то моей? Чё нашла в Сереге этом прыщавом? Шибздик. Морда с кулак и нос с провисом. Мы его еще в школе Гитлером, Фюрером звали. Фюрер и есть. Цветочками да сладкими словечками взял. А на хрена они, цветочки эти, словечки тоже. Вон, их с утра до вечера по телику мусолят: «Любовь… Дружба… Родство душ…» Тьфу!

– Э-э-э, милый, ты что, думаешь, мы, бабы, одним хлебом сыты. Не-ет, нам и цветочки – красота земная – нужны. А добрые слова и собаки любят…

Да ладно, что с тобой говорить. Ты еще мальцом был, мать твоя, подружка моя, вечная ей память, говорила: «Ванька-то мой, вот увидишь, Полина, наверняка в президенты выбьется. Говорун. Ты ему слово, он тебе два. В отца весь. Тот тоже говорун был. Ванька родился, уговорил меня на заработки на Север отпустить: «Поеду подзаработаю – тебя, себя одену. Сын будет в сытости расти. Коляска ему нужна, игрушки, одежда, обувка… Дом новый купим. На «жигулях» будем кататься по селу всем на зависть… Уехал – и всё. Уговорил там какую-то дуреху и как в воду канул. Не стала я на него на алименты подавать. Плевать хотела на его подачки. Сама сына родила, сама выращу». Гордая она была, Глафира, гордая…

Ну что там у тебя? Поди-ка, опять эта самая черная дыра в грудях открывается…

– Открывается, тетя Поля. Честное слово, открывается. Страшно. Сам с собой справиться не могу.

– Да что же это такое? По всей стране у людей черные дыры открываются – у мужиков, у баб… Детишки-школьники и то – вон по телевизору показывают – водку пьют, пиво, таблетки какие-то глотают. Скоро вся Россия наша в черную дыру превратится.

– Болезнь такая, тетя Поля. Ей-богу болезнь, да притом еще заразная. Друг от друга заражаемся. Один пьет – другому бутылочное горлышко в горло толкает: «Пей! Уважаешь – пей! Не уважаешь – в морду дам!» Так и я начал. Позовут что-нибудь сделать, утюг отремонтировать, ведро запаять – «Пей!», «Уважаешь – пей!» Ну и глыкнешь. Раз через силу глыкнешь, два… А там и сам запросишь. Она и пацанва так же: «Не куришь— слабак», «Куришь, пьешь – крутой, – уважения достоин». Вон позавчера Марийка моя из школы пришла, чуть не плачет: «Со мной никто дружить не хочет. Все меня отличницей дразнят, ботаничкой…»

– Что за ботаничка такая?

– Я тоже спросил. Оказывается, у них в школе ребят, которые книжки в библиотеке берут читают, ботаниками называют. Девчонок – ботаничками. Зеленые, значит. Некрутые. Неуважаемые. На уровне травы находятся. Вот пару «колес»-таблеток каких-нибудь одурманивающих, проглотишь – большим человеком, крутым будешь…