Книга Хозяйки тумана - Игорь Вереснев

Прошло ещё сто лет. Бессмертные наслаждались жизнью, наслаждались тем, что знали и умели. Учились ловить малейшие оттенки ощущений и переживаний, жить медленно, неторопливо, не заботясь о времени. Его ведь было бесконечно много.

И ещё столетие минуло. Дни, месяцы, годы слились в непрерывный поток, а вечность всё продолжалась. Бессмертные не могли остановиться даже на несколько минут. Отключить сознание было не сложно, но без контроля физическое тело теряло стабильность, распадалось и вырывало ментал из забытья. Бессмертным не требовался сон, и они не умели спать. А Найгиль не позволяла себе заметить изменения, происходящие с ними.

Кто знает, что ждало их мир дальше, но Ивибиль неожиданно нашла лазейку в потоке вечности. После нескольких десятилетий экспериментов её лаборатория синтезировала фиксатор – коктейль из органики, способный к простейшей самоорганизации. Если добавлять его взвесь к туману в момент, когда формируется гидротело, то начинали расти жидкие кристаллы, способные удержать форму без ментального контроля. Подземные хранилища биофабрики они превратили в заполненную фиксатором Усыпальницу – место, где бессмертные наконец-то могли отдохнуть от вечности, погрузиться в дрёму. Вне герметично закупоренной Усыпальницы использовать фиксатор было рискованно – взаимодействуя с кислородом, кристаллы из жидких делались аморфными. Физическое тело ссыхалось в тонкую эластичную плёнку, соответствие между оболочками нарушалось, информационный канал блокировался. Но это казалось несущественной мелочью.

Эксперименты подруги Найгиль восприняла как чудачество, навеянное избытком свободного времени. Но возможность окунуться в сладкие грёзы оказалась странно притягательной. Ивибиль первой взялась испытать своё детище. Отправилась в Усыпальницу на месяц, может быть на год, и не вернулась. А за последующее столетие по крайней мере треть бессмертных последовали её примеру. И Найгиль поняла, что слишком долго – непозволительно долго! – она верила в чудо. Построенный мир был не таким, о каком они мечтали. Он оказался тем, чем только и мог оказаться.

Когда-то в прошлой жизни она пыталась представить вечность и не могла. Вечность выглядела невообразимо огромной, бесконечной. Теперь Найгиль знала – это не так. Для человека вечность имела придел, для каждого – свой собственный. Большинству тех, кто первыми шагнул в новый мир, хватило половины тысячелетия. Дети, рождённые в долине, не ведавшие страданий и боли, едва выдерживали два столетия. Они знали всё о себе и своём доме, они умели всё, о чём могли помыслить – во всяком случае, думали, что знают и умеют – и бездумно наслаждались жизнью, любовью и счастьем. Их личности оказывались слишком слабенькими, чтобы противостоять матрице. Они всё больше и больше походили на астральные клоны своей праматери-Богини.

Одна за другой прекратили существование научно-исследовательские группы и лаборатории, когда-то достигнутые вершины музыки и поэзии обернулись застывшими эталонами. Давным-давно не пополнялось информ-хранилище института. Люсор в одиночку продолжала возиться с его нейросетью, пыталась исправить модель, разрабатывала новые матрицы, примеривала их на себя, анализировала изменения. И всё дальше уходила от жившей когда-то Люды Сорокиной.

И Найгиль исследовала происходящее. Но ей для построения моделей не нужна была древняя нейросеть. В долине появился куда более мощный инструмент для анализа. Ментотела бессмертных, покоящихся в Усыпальнице, соприкасались, входили в резонанс, объединялись. Найгиль научилась использовать этот над-интеллект благодаря Ивибиль, служившей ей каналом связи. Использовала и изучала одновременно.

Да, мир бессмертных был миром любви и счастья. Он захлёбывался в этой искусственно привитой любви и даровом, непрошеном счастье. Он почти утонул в них. И люди – живые люди – оказались вдруг полуразумными «личинками», а обладающие несоизмеримо огромными знаниями бессмертные перестали быть людьми. Усыпальница превратилась в квинтэссенцию этого тупика. Ведь не только общий ментал возник в ней. Созданные по образу и подобию астральные тела соединялись ещё быстрее. Сотни тысяч лет удовольствия – сразу. Пока что бессмертные не ведали об искусе ожидающего их наслаждении, в Усыпальницу отправлялись не алчущие, а пресытившиеся. Но пройдёт столетие или два, и они неминуемо узнают. «Бессмертная» жизнь тогда будет длиться лишь годы, а то и месяцы. А что станет с детьми, инфантильными, ничего не умеющими? Обитатели долины сожрут их. Человеческая цивилизация на Альбионе выродится в замкнутый на себя, переваривающий давнишние ощущения мирок Усыпальницы. Сколько простоят его стены, как долго механизмы будут автоматически поддерживать насыщенность фиксатора? Тысячу лет? Две? Затем отлаженная система разрушится, плотные тела бессмертных затвердеют, не позволяя ни жить, ни умереть. Ад длиною в вечность – вот что они подарили людям.

Найгиль опустилась на плоский камень, нависающий над обрывом, отключила зрение, слух, другие внешние рецепторы. Сосредоточилась. «Ивибиль, я могу говорить с тобой?» – она терпеливо ждала, когда подруга очнётся от дрёмы. И вздрогнула – так неожиданно чётко и громко прозвучал крик в голове: «Я не хочу умирать!»

Кто это был? Никто из бессмертных не станет кричать так. Кто-то из детей? Откуда им взяться за три сотни километров от жилья? Мысли детей слишком слабы и невнятны, их трудно расслышать даже вблизи, не то, что на таком расстоянии. Найгиль просканировала источник ментограммы. Он был далеко, в окрестностях Озёрного посёлка. Что там случилось? Не вставая, не открывая глаз, она прыгнула туда.

Опоры флайера утопали в болотной жиже. Бессмертная – через секунду Найгиль вспомнила её имя, Виноль, – стояла в трёх шагах от машины, сжимала в руках бластер.

– Что случилось? – требовательно спросила у неё Найгиль.

– Девочка сбежала из посёлка. Я её догнала, но поздно.

Она кивнула на серо-багровый тюк, наполовину утонувший в болоте. Нет, это был не тюк. Неподвижное человеческое тело, от пяток до талии обтянутое поблёскивающей слизью плёнкой пузыря, а от талии до глаз изодранное в кровавые клочья.

– Она умерла? – Найгиль нахмурилась.

– Практически да. Жаль, что мы её потеряли, но ничего не поделаешь. Люсор говорит – этого следовало ожидать, естественная выбраковка материала. Она нам столько забот доставила! Даже зонд пришлось вживлять.

– Как же она сбежала с зондом так далеко?

– Она его вырвала. Сама, без наркоза. Очень странный ребёнок. Может, и хорошо, что она не дожила до Перехода?

Пузырь судорожно дёрнулся, сделал очередной глоток. Веки девочки едва заметно дрогнули.

– Повезло, что пузырь первым напал, а потом шлейфокрыл. Не страдала, – сообщила Виноль.

– Ты что, позволишь проглотить её?

– Почему бы и нет? Ей всё равно не выжить, а желудочная слизь пузыря содержит наркотические вещества. Зачем лишать ребёнка последнего удовольствия? – Она подошла ближе к телу девочки: – Не бойся, глупышка, боли больше не будет. Всё страшное для тебя позади. Всё для тебя позади.

– Я не хочу умирать… жить… – беззвучно всхлипнула та.