Книга Пражский синдром - Татьяна Рябинина

Две недели прошли безобразно быстро. Казалось, Алеш только что отвез Марту к Магдалене – и вот я уже сижу одна внутри Валентина и ползу, умирая от страха, по крайнему правому ряду в сторону Брно. Роман – чтоб его лысина служила голубям сортиром! – доложил Алешу, что я езжу намного лучше и вполне могу добраться самостоятельно. Вместо двух часов я ползла почти три и от ужаса снесла по пути столько кирпичей, что хватило бы на небольшой коттедж. Хотя, надо думать, Алеш в Праге боялся еще сильнее.

Марта не отходила от меня ни на шаг, и только вечером, когда она улеглась спать, мы с Магдаленой смогли наконец спокойно поговорить.

- Я ни о чем ее не спрашивала, - сказала она, когда мы устроились на веранде с бутылкой вина и сигаретами. – Сама рассказала. И от одной вещи я чуть в обморок не упала. Сказала, что маму-Милену ей жаль. И папу тоже жаль. Потому что трудно жить с теми, кого не любишь. И кто тебя не любит. Мол, я сама знаю, как это. Можешь себе представить?

- Наверно, могу, - усмехнулась я. – Это же Марта. Хотя не могу представить, как она жила с этим. И как Милена могла быть такой тварью. Звери своих детенышей любят, а тут…

- А еще она сказала, что постарается папу полюбить снова. Потому что он хороший. Иначе мама-Анна его бы не любила.

- Сакра! – неожиданно всхлипнула я.

- Индийское кино! – Магдалена чиркнула зажигалкой. – И бросай-ка ты курить, Аня. Тебе еще детей рожать, ты и так уже старая.

Через неделю приехал Алеш. Мы с ним обошли весь город. Как я показывала ему свою Прагу, так и он мне Брно. Втроем с Мартой мы ездили купаться на реку Свратку, которую зобаки называли Шварцавой, а вечерами сидели на веранде и слушали, как стрекочут в темноте кузнечики. Так тихо, спокойно… Мне даже жаль было уезжать.

Валентин остался у Магдалены: мы договорились, что в сентябре она приедет в Прагу на нем, чтобы познакомиться с бабушкой и дедушкой. Из крохотного аэропорта Брно летали в основном лоукостеры и чартеры. Мы прилетели в Тиват, а оттуда на арендованной машине добрались до городка Петровац, который можно было обойти целиком за час. От нашей виллы до пляжа мы доходили минут за пять.

Море здесь, конечно, было совсем не такое, как в Панаме, но мы нашли детский пляжик с мелкой галькой. Алеш учил Марту плавать, мы много гуляли, ездили в соседние города. Иногда мне казалось, что она начинает оттаивать, но потом вдруг снова замыкалась – все шло не слишком гладко, и я удивлялось терпению Алеша. Пожалуй, тут его упрямство обернулось светлой стороной. Если он поставил себе цель, я могла не сомневаться: рано или поздно своего добьется.

Питер Марту просто заворожил, она жалела, что мы прилетели всего на неделю, и хотела увидеть как можно больше. Но самым интересным было то, что у них с дедушкой вспыхнула любовь с первого взгляда. Такая, что я даже ловила себя на легкой ревности. И по городу они чаще гуляли втроем с Алешем, пока я общалась с мамой, бабушкой и подругами.

В Прагу мы вернулись, как и планировали, впятером. Бабушка с дедушкой жили у нас, к великой радости Марты. Теперь они гуляли уже по Праге. Наверняка дед рассказывал ей все те же истории, что и мне когда-то. И я даже слышала, как он пел ей все ту же самую «Stojí voják na vartě…»

Магдалена приехала на выходные и ночевала в комнате Марты на надувной кровати. Все это напоминало цыганский табор, но никого не раздражало. Все друг другу нравились, все были довольны, и у меня снова возникло ощущение, что так долго продолжаться не может. Что-то случится.

А еще больше пугало то, что у меня снова начались сильные головные боли. Как после возвращения из Панамы. И даже еще сильнее.

39.

Мигрени у меня бывали и раньше. Только редко и уж точно не такие жуткие. Но если прежде четко болела половины головы, как у булгаковского Понтия Пилата, то теперь – целая. Точнее, одна половина сильнее другой. А так все по-взрослому, с красивой разноцветной аурой и прочими прелестями. И никакие обезболивающие не помогали. Я списывала все на нервозную обстановку в последние месяцы. Но если летом голова болела еще не так часто, осенью картина стала пугающей.

- Может, ты беременна? – с надеждой спросил Алеш.

- И ты туда же? – возмутилась я. – Нет. Все четко по расписанию. Как поезда при Сталине.

Разумеется, он не понял. Это у нас была такая домашняя присказка, и пошла она еще от моей прабабушки, которую я в живых не застала.

- По слухам, при Сталине за пятиминутное опоздание поезда в лагеря отправляли всех. От машиниста до начальника дистанции. Не знаю, правда это или нет, но поезда опаздывали редко.

- Тогда надо сходить к врачу.

Я злилась, но он был прав. Хотя бы уже потому, что обидно. Рядом любимый мужчина, готовый на подвиги, и ты его хочешь, но от малейшего шевеления в голове взрывается атомная бомба и глаза норовят вывалиться на щеки. С другой стороны, к врачу идти было страшно. А вдруг там… что-то? Пока не знаешь точно, надеешься, что ничего ужасного и скоро все пройдет. А вот когда узнаешь, тогда жизнь изменится безвозвратно.

Кончилось все тем, что Алеш на меня капитально наорал. Причем именно в тот момент, когда голова и так разлеталась на атомы.

- Анна, если тебе наплевать на меня, черт с ним, - вопил он. – Но хоть о Марте подумай. Если что-то вдруг серьезное, ей-то каково будет еще одну маму потерять?

- Круце! - простонала я. – Пойду, только замолчи, пока я не сдохла прямо сейчас.

Тут же влетела Марта с глазами как у лемура. Обычно мы закрывали дверь на задвижку, когда ложились спать, но и в целом установили правило: в спальню надо стучаться. Но тут, похоже, она прилипла ухом, как только услышала разговор на повышенных тонах. И решила, что можно обойтись без стука. В общем, они орали на меня вместе, впервые объединившись. Кончилось все тем, что я взяла телефон и тут же, при них, записалась на прием к семейному врачу.

Доктор пан Мравенец, что в переводе означало Муравей, вызвал острый припадок ностальгии. Точно такой же полный румяный врач в круглых роговых очках принимал меня в детстве в клинике для иностранцев под кодовым названием «Санобс». Это расшифровывалось как «санитарное обслуживание», но у меня почему-то вызывало ассоциацию с соломенным домиком одного из трех поросят. Увидела я пана Мравенца впервые, хотя он приглашал меня на плановый визит еще в мае.

Выяснив для начала, как здоровье пана Новака и Мартички, доктор Муравей приступил к подробному допросу, начав с обстоятельств моего появления на свет и детских болезней. Узнав, что я русская, родившаяся в Праге, он пришел в бурный восторг и завалил меня комплиментами по поводу моей бесподобной чештины.

Наконец, задав миллион вопросов о перитоните, Муравей перешел непосредственно к свежим жалобам. Последовал новый миллион вопросов о головной боли и сопутствующих моментах. Выслушав ответы, он задумчиво почесал подбородок, постучал пальцами по компьютерной мыши и деликатно поинтересовался, каким способом мы с Алешем предохраняемся. Уточнил название таблеток, еще побарабанил по мыши и предложил от них отказаться.