Книга Голоса - Урсула Ле Гуин

Повсюду на Западном побережье люди знают легенду о Хамнеде; даже в Ансуле, где книги давно были уничтожены, многие ее знали или, по крайней мере, помнили имя Хамнеды. Но большинство, к сожалению, никогда ее не читали и не слышали, как ее рассказывают. И то, что Оррек решился поведать эту историю прилюдно, да еще перед такой огромной толпой, подтверждало наше право, право народа Ансула на своих героев и свое прошлое. Вот что действительно было для нас великим даром, и этот дар преподнес нам Оррек. Ах, как он рассказывал легенду о Хамнеде! Казалось, он как бы впервые открывает ее для себя вместе с нами. Казалось, он до глубины души потрясен предательством Элока; казалось, и его избили и вместе с Хамнедой заковали в цепи; казалось, он вместе с Хамнедой плачет, видя те пытки, которым подвергли старого Афера, и его смерть; казалось, это его, Оррека, душу терзает страх за тех рабов, которые, рискуя жизнью, помогали Хамнеде бежать… Это был совсем не тот «Чамбан», который я когда-то читала. Нет, Оррек рассказывал людям свою собственную историю, используя свои собственные слова, особенно когда добрался до того места, где описывается схватка во дворце Амбиона, когда Хамнеда, освободив тирана Уру от оков, повелевает ему навсегда покинуть Амбион и говорит восставшим жителям города: «Свобода — как лев, выпущенный из клетки, как встающее над землей солнце: ей нельзя приказать остановиться. Так дайте же дорогу свободе! Дайте другим жить свободно, чтобы самим стать свободными!»

С тех пор я не раз слышала, как люди говорили, будто и голос оракула тогда, во дворе Галваманда, возвестил именно это: «Дайте другим жить свободно, чтобы самим стать свободными». Возможно, так оно и было.

Едва прозвучали эти слова, толпа, собравшаяся на площади Совета, так загудела, что стало ясно: это было именно то, что люди и хотели услышать. И Оррек заканчивал свое повествование под неумолчный, восторженный рев толпы. Люди восхищались его искусством и прославляли его; они были исполнены такого ликования, словно их самих только что освободили из оков и цепких лап страха. Оррека, спустившегося на крыльцо, так обступили со всех сторон, что мы с Грай оставили всякую надежду пробраться к нему.

С конских спин нам было хорошо видно, как бурлит толпа вокруг Оррека и Тирио, медленно увлекая их к улице Галва. Грай, спрыгнув на землю, мгновенно укоротила стремена на Бранти, чтобы я могла достать до них, потом снова взлетела в седло и крикнула мне: «Держись за бока коленями и не хватайся за поводья!» Мы стали пробираться сквозь бурлящую толпу, и до меня то и дело доносились похвалы, шутки и прочие комментарии по поводу моей первой в жизни поездки верхом. Нам удалось не только выехать с площади, но и успешно пересечь три моста и добраться по улице Галва до Галваманда.

Люди расступались, давая нам проехать, так что вскоре мы поравнялись с Орреком и Тирио. Спрыгнув с седла у ворот нашей конюшни, я бегом бросилась в дом, чтобы успеть на встречу Тирио и Лорда-Хранителя. Увидев свою старинную подругу, он резко поднялся, а она бросилась к нему, протягивая руки и сквозь слезы повторяя: «Султер! Султер!» Некоторое время они стояли, обнявшись, не скрывая слез. Они дружили с юных лет; возможно, когда-то даже были любовниками; во всяком случае, когда-то они оба были молоды, богаты и счастливы, а потом наступили долгие годы позора и боли, которые их разлучили. И теперь он стал калекой. А она была избита до полусмерти, и голову ее покрывали кровавые раны, потому что альды выдирали ей волосы целыми прядями. И я вдруг вспомнила, как однажды Лорд-Хранитель ласково сказал мне — казалось, это было очень-очень давно: «Нам всем есть что оплакивать, Мемер». И вспомнив эти его слова, я тоже заплакала оплакивала их судьбу; я плакала из-за того, что мир наш так печален.

Стоя в дверном проеме и пытаясь скрыть от окружающих свои слезы, я заметила, что Оррек тихонько подошел ко мне и встал рядом. В глазах у него все еще светилась светлая радостная растерянность, какая бывает у тех, кого народ заставил вылезти из собственной скорлупы и говорить от имени всех. Обняв меня за плечи, Оррек наклонился и тихо сказал: «Привет конокрадам!»

Похоже, Орреку с помощью Леро все-таки удалось склонить чашу весов в свою сторону. В последующие несколько дней в городе было все еще неспокойно, но такой угрозы уже не чувствовалось, да и жажда мщения несколько поубавилась. Правда, еще хватало гневных споров и разговоров, но за оружие хватались значительно реже. К тому же Дом Совета был открыт для любых дебатов, связанных с грядущими выборами.

Однако в Галваманд люди по-прежнему приходили чтобы поговорить с Лордом-Хранителем, и чтобы исполнить «танец лабиринта» на черно-серых плитах у нас во дворе. Да, наконец-то мне удалось это увидеть! Я собственными глазами видела, как женщины танцуют этот танец. А через день или два к ним присоединилась и наша Иста. Нахмурившись, с посудным полотенцем в руках, она вышла во двор и заявила: «И все вы делаете неправильно! Сперва нужно повернуть вот здесь, а потом пропеть «Эхо!» и только после этого сворачивать вот сюда». И она показала женщинам, как нужно правильно танцевать этот танец, который исполняют в знак благодарности богам. А потом, разумеется, снова вернулась на кухню.

В эти дни у Исты было особенно много работы; впрочем, дел хватало и у меня, и у Боми, и даже у Состы. Люди все время приносили к порогу нашего дома какие-нибудь дары; дарили в основном еду, понимая, как тяжело, должно быть, приходится нам с нашим фамильным гостеприимством, когда в доме постоянно толпятся люди. Иста даже научилась принимать эти подарки. Она решила воспринимать их не как подношения, сделанные в знак уважения или в качестве «дани правителю», а так, как и подобало в доме Лорда-Хранителя: как некогда взятое в долг и теперь возвращенное обратно. В общем, голова у нашей Исты работала в том же направлении, что и у большинства горожан. Если уж у жителей Ансула действительно в крови стремление к миру, то и любовь к коммерции у них тоже в крови.

Иалба вместе с Тирио вернулась в казармы, чтобы ухаживать за Иораттхом, ожоги которого оказались достаточно серьезными и заживали медленно. Но уже через день Тирио прислала в Галваманд трех женщин — помогать в работе по дому. Все они были жительницами Ансула, которых когда-то, как и Тирио, схватили, превратили в рабынь и заставили обслуживать солдат. Когда Тирио удалось завоевать расположение ганда, она первым делом помогла своим соотечественницам — вытащила их из казарм и дала более пристойную работу в качестве дворцовой прислуги. Одна из этих девушек — ее поймали на улице и отдали на потеху солдатам, когда ей и одиннадцати лет не исполнилось, — стала по вине альдов калекой и немножко тронулась умом, но когда ей поручали простую работу, которую она могла спокойно выполнять одна, она делала ее очень хорошо и охотно. Две другие были из весьма знатных семей и прекрасно знали, что и как следует делать, когда в доме гости, и оказались для нас просто бесценными помощницами.

Впрочем, Иста сперва была настроена по отношению к ним почти враждебно и даже пыталась помешать им вести разговоры с Состой и со мной. «Вы только подумайте, кем они были!» — кипятилась она, хотя никакой их вины в этом и быть не могло. Но Иста все же считала, что они «неподходящая компания для молодых девушек из хорошего дома», и продолжала что-то бубнить на эту тему, хотя ни девушки, ни мы с Состой на это особого внимания не обращали. У одной из этих молодых женщин был друг; она познакомилась с ним, будучи рабыней; он тут же переехал к нам и очень помогал со всякой тяжелой работой. Они отлично поладили со старым Гудитом, потому что человек этот раньше был каретником и умел, например, построить настоящую повозку из тех разрозненных обломков, которые Гудит тщательно собирал все эти годы.