Книга Мы из Бреста. Путь на запад - Вячеслав Сизов

На секунду установилось мертвое молчание, а затем тысячи голосов с возмущением завыли, подобно урагану. Теперь – жизнь или смерть! Всем хотелось быть среди восьми везунчиков, попадавших в самолет. Один толкал другого. Ругань тех, кого отталкивали назад, усиливалась: крики тех, кого затаптывали, раздавались по всей полосе.

Офицер спокойно взирал на это безумие. Казалось, он привык к этому. Раздался выстрел, и я вновь услышал его голос. Он говорил, повернувшись спиной ко мне; я не понял, что он сказал. Но я видел, как сразу же часть толпы без слов отпрянула от машины, упав на колени там, где стояли. Другие офицеры-медики выбирали из толпы тех, кого погрузят.

Совсем забыв себя, я сидел на своей куче снега. После стольких недель полусна эта бьющаяся жизнь совсем меня покорила. Прежде чем мне стало ясно, что больше и речи не может идти о моем спасении, плотный поток воздуха почти сдул меня с места. В ужасе я обернулся и всего в нескольких шагах от меня увидел третий самолет. Он подкатился сзади. Огромный пропеллер почти разрубил меня. Окаменев от страха, я сидел не шелохнувшись.

Сотни человек бежали со всех сторон в моем направлении. Если и был шанс на спасение, то это был он! Массы сталкивались, падали, одни топтали других. Что меня не постигла та же участь, было лишь благодаря навевающим ужас, все еще вращающимся пропеллерам. Но теперь полевые жандармы сдерживали натиск. Все медленно успокаивалось. Упаковки и тару выкидывали из машины прямо на промерзшую землю. Никто из голодавших солдат и не думал об этом бесценном провианте. Все напряженно ждали погрузки. Офицер, командовавший ею, забрался на крыло. В наступившей тишине я услышал, почти над своей головой, судьбоносные слова: «Один офицер, семь солдат!» И все.

В момент, когда он развернулся, чтобы слезть с крыла, я узнал в нем своего инспектора, человека, который отправил меня в эту сумасбродную погоню за начальником санитарной службы, а он узнал меня. С приглашающим жестом он крикнул: «А, вот и ты! Иди сюда! – И, повернувшись еще раз, он добавил деловым тоном: – И семь солдат!»

Ошеломленный, я, наверное, секунду просидел на своем снежном стуле, но лишь секунду – ибо затем я встал, ухватился за крыло и проворно добрался до грузового отсека. Я заметил, как стоявшие вокруг меня безмолвно отодвигались, и толпа давала мне пройти. Мое тело разваливалось от боли. Меня внесли в самолет. Шум вокруг меня превратился в радостный крик: я потерял сознание. Должно быть, всего лишь на несколько коротких минут, потому что когда я очнулся, то услышал, как инспектор считает: «Пять». Значит пятерых уже погрузили. «Шесть… Семь». Пауза. Кто-то крикнул: «Сядьте плотнее!», и они вновь начали считать. Мы вдавили себя друг в друга. «Двенадцать, – слышал я, а потом, – тринадцать… четырнадцать… пятнадцать». Все. Стальные двери были закрыты рывком. Места было лишь для восьми, а они взяли на борт пятнадцать.

Пятнадцать человек были спасены из ада… Тысячи остались позади. Сквозь стальные стены мы чувствовали сосредоточенные на нас взгляды тех отчаявшихся товарищей. «Передавайте Родине привет от нас», – наверное, были их последние мысли. Они ничего не говорили, они не махали, лишь развернулись и знали, что их жуткая судьба предрешена. Мы летели к спасению, они шли к годам смертоносного плена.

Мощный рев двигателей выдернул нас из наших предвзлетных мыслей. Неужели мы действительно спаслись? Ближайшие минуты покажут.

Машина крутилась на негладкой земле. Пропеллеры выдавали все что можно. Каждой клеткой своего тела мы дрожали вместе с ними. Затем внезапно шум резко прекратился. Похоже, мы поворачивали. Пилот повторил маневр. Заднее стекло в кабине пилота открылось, и он крикнул в отсек: «Мы перегружены – кто-то должен выйти!» Наше счастливое горение как ветром сдуло. Теперь пред нами была лишь ледяная реальность.

Выйти? Это что значит? Молодой пилот с надеждой уставился на меня. Я был старшим офицером, я должен был решать, кто выйдет. Нет, этого я сделать не мог. Кого из тех, что на борту, только что спасенных, мог я выбросить на бессмысленную гибель? Покачав головой, я посмотрел на пилота. Сухие слова сорвались с моих губ: «Никто не покидает самолет». Я услышал облегченные вздохи тех, что сидели рядом.

Я почувствовал, что все сейчас ощущали себя одинаково, хоть и не было проронено ни слова одобрения или несогласия. Пилот потел. Он выглядел так, как если бы хотел протестовать, но когда увидел все эти решительные лица, он повернулся назад к приборной панели. Его товарищи в кабине, наверное, сказали ему: «Попробуй еще раз!» И он попробовал! Наверное, мало когда пятнадцать человек молились столь искренне своему богу, как это делали мы в те решающие моменты.

Моторы взревели еще раз, запев свою грозную песню. По снежным следам, оставленным двумя другими машинами, стройная махина тускло-серого цвета с силой покатилась по взлетной полосе. Внезапно я почувствовал неописуемое давление в животе – самолет покидал землю. Он медленно набирал высоту, дважды кружил вокруг поля и затем повернул на юго-запад.

Что было под нами? Не серые ряды товарищей, что мы оставили позади? Нет, эти солдаты были в коричневой униформе. Русские брали аэродром. Еще бы несколько минут, и мы бы не успели ускользнуть. Только в тот момент мы поняли всю суровость положения. Воистину это было спасение из когтей смерти в последнюю минуту! Еще лишь несколько секунд русских было видно, затем облако взяло нас под свой спасительный покров.

Из воспоминаний Хайнца Шретера, военного корреспондента 6-й полевой армии вермахта (реал. ист.)

В подвалах здания… лежали восемьсот солдат, прислонившись к стенам или прямо на полу в центре сырых помещений. Люди лежали на ступеньках и заполняли проходы, при этом уже никто не считался с тем, у кого какое звание и должность – знаки различия опали с них, как сухие листья с деревьев.

В подвале… закончился их жизненный путь, и если еще и существовали между ними различия, то они заключались в степени ранения и количестве часов, сколько кому оставалось прожить. Различия были и в том, как умирал тот или иной солдат.

На лестнице кто-то умирал от дифтерии, рядом лежали трое, которые давно уже были трупами, – просто никто этого не заметил, так как было темно. Сзади кричал унтер-офицер, которого мучили жажда и боль: его язык, раскаленный, как кусок железа, вывалился изо рта, а ступни уже начали гнить.

На стене центрального подвала в консервной банке горел фитиль, издававший зловоние. Пахло керосином, протухшей кровью, горелым человеческим мясом, застарелым гноем и разлагающимися телами. Ко всему этому примешивался запах йодоформа, пота, экскрементов и нечистот.

Спертый воздух давил на сердце и легкие, в горле першило, многие страдали тошнотворной икотой, на глазах выступали слезы. Кожа покрывалась волдырями и слезала с тел, как шелуха; пораженные столбняком, люди орали как звери – на теле образовывались гнойники и грибки.

Кто-то задохнулся, у кого-то парализовало дыхание, другой трясся в лихорадке, звал свою жену, проклинал войну и взывал к Господу Богу. Люди умирали от сыпного тифа, воспаления легких и инфекций.