Книга Канцлер Румянцев - Виктор Лопатников

Известный исследователь царствования Александра I М.И. Богданович замечает по этому поводу: «Руководствуясь благоразумной и расчетливой политикой, Россия могла бы уклониться от войны с Наполеоном в первый и, кажется, в последний раз. Провидение ниспослало России неоценимого союзника, но она не смогла воспользоваться драгоценным даром. Пока в умах наших государственных людей интересы Ольденбурга стоят выше всероссийских выгод, нельзя рассчитывать на успех в политических начинаниях».

* * *

Лавирование, несдержанные обещания, неуместно выдвигаемые условия оставляли все меньше шансов осуществить ранее принятые обязательства — сохранить союз с Россией. В Наполеоне вырастало яростное, неукротимое желание возмездия — в очередной раз наказать Александра. Тот, кого он избавил от полного разгрома в 1807 году, остатки плененной армии которого в 1805 году после Аустерлица отпустил без предварительных условий, вел себя все более и более вызывающе. «События доказали, как сильно я желал союза с Россией: в войну 1807 года ничто не препятствовало мне овладеть Вильною и соседними губерниями: в заявлении, сделанном мною законодательному корпусу, я ясно высказал, что мне было приятно слушать о завоевании Финляндии и занятии Молдавии и Валахии, потому что это было выгодно для моего лучшего союзника. Заключив мир с Австрией, я отдал России часть Галиции и тем доказал, что считаю невозможным восстановление Польши… Все это должно служить доказательством моего расположения к России и лично к императору Александру, которого я люблю, беспредельно уважаю и всегда буду любить. Франция не должна быть врагом России: это неоспоримая истина. Географическое положение устраняет все поводы к разрыву».

В ответ на великодушие ему, покорителю Европы, не проигравшему ни одного сражения, платили черной неблагодарностью. К тому же состояние «ни войны, ни мира» было особенно тягостно для Наполеона. Утрачивалось драгоценное время. Французский император по-прежнему считал достижимой целью отобрать у Британии главный источник ее богатства — Индию. Для этого ему был нужен надежный союзник. Тот же, на кого он сделал ставку, предал его.

Задолго до того момента, когда Наполеон двинул свои войска вглубь России, он, сам того не подозревая, находился в кольце обстоятельств, которые медленно, но верно готовили его гибель. Вторжение в Россию провоцировал не один хитрый и изворотливый «византийский грек» (так французский император в порыве раздражения называл Александра I). Рядом с Наполеоном, в ближайшем окружении, находились люди, которые изнутри искусно вели подрывную работу. Талейран внушал Меттерниху и другим противникам Наполеона мысли о неготовности Франции противостоять коалиции, вести войну на два фронта. Он же подавал сигналы в Петербург Александру, когда и как противодействовать Наполеону. Это была глубоко продуманная стратегия стравливания, шаг за шагом подталкивающая к конфронтации.

Разноликое сообщество, осевшее в Петербурге, все смелее и решительнее стремилось спровоцировать Наполеона на поединок, который должен был стать решающим. О том, чтобы победить его на европейском театре военных действий, не могло быть и речи. Оставался единственный шанс — заманить Наполеона в непривычные для него условия, измотать длительной военной кампанией. По мнению европейских недругов Наполеона, только на бескрайних пространствах России, суровых, мало обустроенных, такой план мог привести к желаемой цели. В своих откровениях монахам Валаамского монастыря Александр I говорил: «Я знал за два года до войны о злом для нас умысле Наполеона. С моей стороны все возможное человеку употреблено было, чтобы водворить спокойствие; но всё было тщетно. Неприятельские армии разных наций были сильнее нашей; один Бог, после многих советов, вразумил нас вести войну отступательную далее внутрь России. Неприятель разграбил нашу землю, много причинил нам вреда и убытка, но и это Бог же попустил для того, чтобы смирить нас. Когда же Ему угодно было помиловать нас, Он и помиловал удивительным образом. Не мы побеждали врагов, а Он! Да Промысел Божий всегда во всем с нами!»

В словах Александра I, впавшего к тому времени в чрезмерную набожность, было много от лукавого. Для невежественных монахов, не владевших реальным знанием того, как и что происходило на самом деле, такие рассуждения венценосной особы легко воспринимались на веру. На деле сам Александр I мечтал, вынашивал планы, ждал часа, когда он сможет поквитаться с Наполеоном. На это его толкали не одни только личные амбиции. Лишенные прав наследные принцы, изгнанные вельможи, битые генералы, утратившие экономические выгоды дельцы, церковники, дрожавшие за свои привилегии и власть, стояли за его спиной. Они взывали к единственному из оставшихся, к русскому императору, требуя защиты, отмщения, реванша, восстановления в утраченных правах. Сам Александр претерпел от своего «партнера поневоле» немало такого, что не излечивало болезненный след в его душе. Затаенное желание когда-нибудь поквитаться с Наполеоном боролось в Александре I с неуверенностью. На размышления над тем, как с этой задачей справиться, на взвешивание шансов ушли тревожные дни, месяцы, годы. «Отступательная война» задумывалась задолго до того, как войска Наполеона перешли Неман. Российский Генеральный штаб прорабатывал разные варианты ведения войны. На службу в Россию призывались изменившие Наполеону военачальники: Моро, Бернадот, Жомини. Исходя из их рекомендаций, шла подготовка армии именно к затяжной кампании, к чему Наполеон себя никогда прежде не готовил. Военные не могли предвидеть всё в деталях. К примеру, возможность сдачи Москвы. Или направление движения войск неприятеля в сторону Петербурга. Еще задолго до нового столкновения, когда речь заходила об угрозе вторжения Наполеона, указывая на карту России, Александр I не раз говорил о своей готовности бороться, отступая вглубь страны, в Сибирь, до самой Камчатки. В случае неуспеха он якобы готовит себя нести лишения. Там он отрастит бороду и будет «жить в глубине России, со своими крестьянами, питаясь одним картофелем». Именно эти, повторяемые на разные лады высказывания впоследствии послужили поводом для посмертного мифа об Александре, якобы не умершем, а ушедшем в народ под видом старца Федора Кузьмича.

* * *

Канцлер, министр иностранных дел Румянцев все более убеждался: за его спиной император сознательно вел дело к разрыву. Миротворческая риторика, заявления в преданности союзу, о взаимной дружбе государей для Александра служили лишь прикрытием. Александр вел многоходовую игру, в которую независимо друг от друга вовлекались новые лица. Зная о непреклонной позиции российского министра, тайные оппоненты решили отвести ему роль ширмы, отвлекающей Наполеона от подлинных устремлений России, чтобы в подходящий момент возложить на него ответственность за прежний «профранцузский курс».

Известие, что предложение Наполеона повенчаться с наследной австрийской принцессой Марией Луизой благосклонно встречено австрийским императорским домом, шокировало сановный Петербург. Это событие означало, что в результате длительной закулисной возни вокруг вопроса о бракосочетании Россия оказывалась в одиночестве, в военно-политической изоляции. Растерянность в правящем эшелоне сменилась лихорадочными попытками Александра наверстать упущенное. Вопреки здравому смыслу, забыв о своей последовательной антипольской политике, самодержец предпринимает тайную попытку склонить к военному союзу Польшу. Предложение делается через друга по «негласному комитету», поляка по происхождению, князя Чарторыйского, которого Александр I в 1803 году лишил поста министра иностранных дел. Об этих потугах российского императора Наполеону стало известно довольно быстро. В марте 1811 года Наполеон узнал содержание конфиденциальных писем Александра I своему другу и советнику А. Чарторыйскому. Император сообщал, что готовится начать войну против Наполеона с присоединения Польши к России, назвав число войск, «на которое можно рассчитывать в данное время» (200 тысяч русских и по 50 тысяч пруссаков, датчан, поляков), и дал задание Чарторыйскому склонить на сторону России националистические верхи Польши обещанием «либеральной конституции».