Книга Любовь к красному - Ольга Гусейнова

Шелон, остановившийся напротив Эвы, никак не отреагировавшей на них, представлял собой ужасающее зрелище берсерка в шаге от полного боевого транса: кожу покрыл «растительный» рисунок, словно каждая венка вздулась и почернела; страшные темные провалы глаз с покрасневшими белками; черные брюки и рубашка с коротким рукавом делали его облик более зловещим. Облик черной смерти, готовой расправиться с тем, из-за кого девушка, продолжавшая неподвижно сидеть, обняв коленки, и смотреть в никуда, выглядела плохо, жалко, печально. А ярко-синий костюм с оторванным рукавом и пламенеющая масса растрепанных волос, выбившихся из косы, только подчеркивали бледное, с разбитыми губами лицо, изуродованное кровоподтеками. От вида покрытой красно-фиолетовыми полосами шеи хотелось немедленно сжать чью-нибудь чужую шею, вырвать лапы, которые душили его женщину! Причиняли ей боль!

Пустой, остановившийся взгляд блестящих зеленых глаз Эвы еще больше усиливал впечатление. Доминик пытался поймать этот взгляд, но в нем не было жизни. Словно вместо чудесной живой девушки осталась ужасающе пустая оболочка. Ему нестерпимо хотелось прикоснуться к своей любимой. Единственной, которой под силу одним взглядом усмирить смертоносную магию шелона, поставить его на колени, вынудить пойти на что угодно ради нее — он осознал это в один момент, но не испугался и принял как данность, как дар свыше.

Пальцы черного, причем буквально, шелона сами собой скрючились, впиваясь в ладони от ярости. Перед ним вновь рискнул встать Арджан, закрыв Эву. Получил полный ненависти пронзительный черный взгляд, но не отступил — не разрывая зрительный контакт с другом, бывшим на грани, заговорил, медленно, четко выделяя слова, упорно пытаясь достучаться:

— Эва в шоке. Слышишь, Ник. Она цела и невредима, но впала в кататонический ступор. И не реагирует на внешние раздражители. Врачи говорят, она никого не видит и не слышит, варится там в своих страхах. Они пока решают, как лучше вывести ее из этого состояния, может быть, когда она почувствует себя в полной безопасности, через какое-то время… несколько дней и…

В следующую секунду Доминик, с посветлевшим на коже «рисунком», отодвинув Арджана, присел перед Эвой на корточки. С трепетом, с невероятным облегчением, что ему повезло, она жива, коснулся ее рук, сжавших колени.

«Ледяные!» — жуткая мысль, что Эва не живая, снова спровоцировала берсерка.

— Может, ему транквилизатор вколоть? — едва слышно выдохнул незнакомец, прикрывающий бледную, замершую у стены Ясмину.

— Заткнись. На шелона его уровня не подействует, а контроль утратит окончательно, — взбешенно прошипел Арджан. — Ник, успокойся, слышишь, ты сделаешь хуже. С ней все в порядке, Эва просто в шоке. А на улице полно народу, соседи и репортеры, нельзя провоцировать скандал и…

Доминик кивнул, да плевать ему на всех, главное — Эва. Нельзя пугать ее, нужно согреть бледные, ледяные, хрупкие кисти, достучаться… Он медленно поднялся, подхватил девушку под бедра и спину, как ребенка, и прижал к себе, крепко-крепко, чтобы поделиться своим теплом, шепнув ей на ухо:

— Я с тобой, любимая. Ты в безопасности!

Несколько минут он ходил по комнате туда-сюда, укачивая Эву, пытаясь вывести и ее, и себя из транса. Как заведенный терся о ее ухо, целовал виски и шептал, что все прошло, он рядом и никому ее не отдаст…

Наконец, тело Эвелины дрогнуло, расслабилось, тоненькие пальчики вцепились в воротник рубашки Доминика. Затем она прижалась к нему всем телом и заорала, завыла, оглушая окружающих. И столько боли и ужаса выплеснулось в этом пронзительном крике, что от трансформации шелона остановило только одно: он может испугать ее.

— Нужно вколоть ей снотворное и успокаивающее. — В гостиную вошел медик с чемоданчиком и начал быстро набирать в шприц лекарство.

Во взгляде Доминика явственно читалось желание убить любого, кто посмеет подойти. К медику присоединился другой и громко, ровным тоном пояснил, перекрикивая Эву:

— Вы вывели ее из ступора, это хорошо, но спокойный сон — лучшее лекарство от нервного потрясения. А успокоительное поможет ей избавиться от кошмаров.

Эвелина даже не почувствовала, как ее укололи в обнаженную руку, выла на одной тоскливой, выворачивающей душу ноте, а Доминик продолжал успокаивать, укачивать ее, как мать больное дитя, но стоило в комнате появиться другим людям, не выдержал. Перехватил свою драгоценную ношу поудобнее и вышел прочь из дома, куда проникла смерть и теперь толпится масса чужих людей.

Толкнул ногой дверь в сад, прошел мимо дерева, с которого недавно снимал свое рыжее чудо, таким же образом проломал проход в заборе и двинул к заднему входу в свой дом. Где его уже ждали Звонок и Джо-Джо Шнурок, открыв дверь и взволнованно глядя на засыпающую в руках хозяина Эву. Хозяйку…

Доминик быстро поднялся в спальню, скинул обувь и, не выпуская дрожащую девушку из рук, лег на кровать, накрыл обоих одеялом и затих, прислушиваясь к ее дыханию. Только через несколько минут он ощутил, что берсерк отступил, поэтому немного расслабился и выдохнул: любимая женщина рядом, под защитой, никто больше не сможет добраться до нее. Ведь обдумать сложившуюся ситуацию и наметить дальнейшие планы можно чуть позже, когда Эва согреется, и расслабится полностью, и спокойно уснет, а он окончательно уверится, что она жива.

«И вот тогда пусть весь мир готовится, — мысленно предупредил Доминик, — я иду искать свою жертву».

Глава 20

Сначала я подтянула к себе поближе замерзшую ногу, повернулась, накрыла другой и, наверное, с минуту полежала, наслаждаясь в коконе окружающего меня тепла. Затем холод, откуда-то взявшийся среди лета, перекинулся на нос, поэтому накрылась одеялом с головой. Но, вскоре почувствовав «зов природы», высунулась наружу и чуть не заорала: в темноте на меня преданно таращил косые глаза Звонок; из пасти призрачного пса, меж кривых, непропорционально больших клыков свесился язык; а вокруг его жутковатой морды топорщатся редкие прядки шерсти. Да, это мелкое страшное привиденьице любого до сердечного приступа доведет. Только таким вот образом, признав меня хозяйкой сразу же после переезда к Доминику, пес-фантом выказывал, насколько рад моему пробуждению.

Звонок уже открыл пасть, чтобы приветственно залаять, но я успела шикнуть на него:

— Тихо ты, ночь же!

И — о чудо! — «протоплазменный будильник», захлопнув пасть, послушно замер, прижимаясь к кровати брюхом. Точнее, наполовину провалившись в матрас от усердия вести себя прилично, словно самый обычный пес. Я сонно улыбнулась этому милому, в общем-то, существу:

— Умница, Звоночек!

— Как ты, деточка? — тихонько спросил из темного угла спальни другой призрачный обитатель.

Я быстро нашла его глазами и осмотрелась: так и есть, я в доме Доминика, в постели. Только вот почему обычно деловой и невозмутимый хранитель разглядывает меня с выражением великой скорби и печали?

— Неплохо вроде. Выспалась точно, — потягиваясь, улыбнулась призрачному старику. — А что-то случилось?