Книга Любовь к красному - Ольга Гусейнова

Доминик Ресс — одержимый, шелон — впервые в жизни почувствовал не только физическое вожделение, но и желание обладать. С того момента прошлое и настоящее Эвелины вновь подверглись тщательному анализу, чтобы узнать, что его ожидает в будущем. В сущности, результаты ободряли и дарили надежду.

Хорошая домашняя девочка, говорила о таких его мама. Двадцать лет усиленной опеки в семье Кыш. Всепоглощающая любовь, забота о единственной дочери, воспитание в среде, где семья — святое и центр вселенной, где всегда безопасно и тепло, где помогут решить любую проблему, сформировало сознание и принципы Эвы. И даже пять лет преследования тираном и моральным уродом не смогли сломать ее, изменить базовые понятия и настройки, сформированные в семье, как заумно пишут в учебниках и специальной литературе, которую Доминику в силу профессиональной необходимости пришлось тщательно штудировать.

Жизненные реалии госпожи Кыш, по мнению прежних соседей, милой, рыженькой, вечно занятой девушки, порадовали и успокоили Доминика: их семьи схожи в чем-то. Правда, в большей степени это касалось мамы, которой приходилось уживаться с мужем и сыновьями, обладающими еще теми характерами, принимать избыточную опеку сразу двух шелонов, ищейки и других сыновей, к ее радости, не туманников, но с не меньшими инстинктами собственников-защитников.

«Надо познакомить Эву с родными…» — подумал он, но мысль резко оборвалась, когда, свернув на свою обычно тихую мирную улицу, Доминик неожиданно увидел столпотворение. Внутри моментально скрутилась тугая спираль, которая сжималась, леденила внутренности, хоть еще не понял, по какому поводу здесь собралось столько журналистов с камерами наперевес и толпа внуков, озабоченно шнырявших между весьма обеспокоенными местными жителями. Главное — несчастье уже случилось. И наверняка произошло что-то из ряда вон: слишком много народу и служебных машин, выстроившихся вдоль заборов. Тут и сверхчутья шелона не требуется, чтобы сделать вывод.

Предъявив служебное удостоверение, Ресс проехал к собственному дому. Сердце черного шелона кольнуло от страшного предчувствия, но, взглянув на часы, он рвано выдохнул с облегчением: время послеобеденное, Рыжик сейчас точно на работе и раньше, чем часа через два-три, не приедет. Однако холодная стальная пружина тревоги не ослабла, наоборот, еще сильнее скрутила внутренности, когда Доминик увидел, что ненормальное оживление сконцентрировалось вокруг дома Эвы.

«Но она на работе… — стучало маленькими молоточками у него в голове, — ничего страшного не может быть…»

Остановив машину у своего дома, Доминик пошел к соседнему, Эвиному. Его пытались остановить патрульные, но уступали дорогу. Слишком решительно двигался шелон с набухшими, пульсирующими на висках метками, зажав в руке документ-пропуск, кажется, не глядя на людей, подобно большому опасному хищнику, которому лучше не попадаться на тропе. А в голове у него крутилась лишь одна мысль: «Эва на работе, я просто должен убедиться…»

На крыльце, где совсем недавно Доминик любовался аппетитной округлой попкой в очередной раз оказавшейся в затруднительной ситуации девушки, восхищаясь ее фигуркой и сдерживая желание усилием воли, где она потом встречала и провожала его, толпились незнакомые законники в форме и без, смотревшие на него удивленно и настороженно. Они беспрекословно расступились, давая офицеру СОАТа возможность беспрепятственно пройти внутрь.

В доме внуки сновали вверх-вниз по лестнице с мрачными лицами, и несло от них горькой злостью и сожалением, возникающими, когда люди сталкиваются со смертью. Холод сковал сердце шелона, живот словно к позвоночнику примерз, но он твердо, как заведенный, шел вперед, к лестнице, а встречные расступались, недоуменно глядя на него, но не отваживались встать на пути и спросить: зачем.

Краем глаза Доминик отметил наибольшее скопление народа в гостиной, но разговоры там воспринимались странным гулом, словно попал в пчелиный улей. В данный момент его внимание приковала спальня Эвы, вокруг которой, подобно муравьям, сновали внуки, словно нашли там подходящую жертву и собрались утащить в свой муравейник.

Ступени, по которым неделю назад мужчина легко и играючи взлетел вместе с Эвой на руках, сегодня выбили весь воздух из легких, а горло сжалось, когда на площадке перед спальней увидел мявшихся в ожидании санитаров с носилками.

Затем у шелона обожгло виски, а сердце, наоборот, заледенело: в распахнутой двери он увидел кровать с выделяющимся ярким, багровым, безобразно-чуждым пятном — простыней, накрывающей тело… И запах… страшный металлический запах крови. Очень много крови. Окружающая обстановка исчезла, слово у шелона появились шоры, сузив видимое пространство исключительно этой кроватью.

Мелькнуло серое, озабоченное лицо Арджана Хловелесса, попытавшегося что-то сказать впадавшему в транс другу. Но он отшатнулся, когда в воздух взлетела рука Доминика, недвусмысленно предупреждая — не препятствовать. Взгляд шелона был прикован к простыне, из-под которой торчали маленькие женские пятки, безвольно, беззащитно раскинувшиеся в стороны, затем лег на узкую спину, прикрытую мокрой, тяжелой от крови тряпкой и стремительно метнулся на волосы, красным покрывалом аккуратно разложенные на белой подушке.

Острая боль сковала виски шелона, перед глазами нависла красная пелена, обострившая его восприятие, усилившая хаос в голове и затопившая весь мир вокруг бордовым цветом. Внутри все онемело, жизнь остановилась, сузилась до одного желания и действия. Приблизившись к изголовью кровати, он замер на мгновение, протянул руку и на долю секунды удивился: кожу покрыла черная сетка вен, а может — рун…

Краем сознания Доминик уловил, как Арджан вытолкнул всех с лестничной площадки вниз, скомандовав, чтобы немедленно убирались, потому что активизировался берсерк. Но берсерк просто потянулся и осторожно, будто опасался разбудить, отодвинул волосы с лица рыжеволосой женщины: она должна быть живая… иначе…

В первый момент Доминик осознал, что у живого человека не бывает такой ледяной кожи, которую он ощутил почерневшими пальцами. От висков начала разливаться звенящая леденящая пустота, вымораживая в нем все человеческое…

— …это не Эва, Ник, это не она… — пытался прорваться сквозь охвативший Доминика холод Арджан.

И тот полностью, наконец, убрал волосы с мертвого лица.

— Это не Эва! — озвученная мысль набатом ударила в голову шелону, жестко вырывая из вакуума в реальность. Кожу жгло, внутренности горели от неистового желания уничтожить все вокруг, разрушить за то, что осквернили дом, где его любимая чувствовала себя в безопасности. Который холила и лелеяла.

— Где? Она? — проскрежетал шелон, словно ножовкой по железу прошелся, выпрямляясь и оборачиваясь к Арджану.

— Внизу, Ник. Эва в гостиной с Ясминой. Она жива и почти не пострадала…

В следующее мгновение Доминик пулей устремился вниз. К счастью, уже никого не было ни на лестнице, ни в прихожей. Увидев в гостиной Эвелину, сжавшуюся в позе эмбриона, сидя на диване, резко замер. Ясмина, испуганно, умоляюще глянув на него, быстро переместилась к стене в сопровождении незнакомца — внука, закрывшего ее собой.