Книга И всё, что будет после… - Наталия Новаш

– Подарите!

Тот громко захохотал.

Подошёл и Сан Саныч, взвесил на ладони новенькую монету, тяжёлую, размером с пятак, с царским профилем и орлом, и видит – золото! Мать честная! За всю жизнь столько его в руках не держал. Поскорее вернул всю горсть хозяину…

Весёлый небрежно монеты назад, в карман, засыпал и говорит:

– Покупайте!

Рассмотрела и Марь Алексанна подслеповатыми глазами, руками всплеснула:

– Да у нас таких денег нет! – и скорей, скорей возвращает. На «беспечного» «молодого человека» из-под очков взглянула, за сердце схватилась и тотчас его жалеть: да как вам, говорит, не страшно? Столько золота с собой носить? Тут такой Константик, говорят, есть – вор и бандит! Не раз уж в тюрьме сидел! Он ваше золото, «молодой человек», отнимет, а вас убьёт!

Тут как оба опять захохочут! А «весёлый» за живот держится, так смеётся!

– А я его, – говорит, – не боюсь! Вот что у меня есть! – и достаёт из сапога пистолет, Марь Алексанне протягивает.

Та чуть в обморок не упала. Бедную женщину поддержали. «Весёлый» пистолет спрятал, но она всё равно ночь не спала – за «молодых людей» беспокоилась. Утром к бабке на хутор пошла, шёпотом рассказала… Та в страхе перекрестилась: «А… людцы мае! То ж сам Канстантик быу!» И поведала растерявшейся Марье Александровне, что всем в округе он золото купить предлагает, да все боятся: назад отберёт! Так и ходит со своими монетами. Под страхой, говорит, нашёл. Батьковские. Какое! Столько золота… Зарезал кого-то и отобрал…

В страхе воротилась домой Шурочкина бабушка, рассказала новости и всё не верит – симпатичный молодой человек! Глаза весёлые, умные!

– Все они, бандиты, такие… А что ж ты думала? – заметил важно Василий Исаич и достал из кармана гребешок причесать ухоженную шевелюру.

Марья Александровна снисходительно на него посмотрела и с тех пор изменила отношение ко всем здешним бандитам: верх взяла трезвая еврейская голова, отмела досужие сплетни. И засыпала по вечерам Сашина бабушка спокойно, не боясь мифического Константика, которым пугали местные.

Всё это, разумеется, не было рассказано Жоре, но каждый из сидевших сейчас за столом вспомнил события более чем годичной давности и почувствовал себя неловко. Укоры совести ощутил и профессор. Тишина сделалась напряжённой.

– Так зачем он всё-таки приходил? – не рассчитывая на ответ, просто так спросил Жора. А профессор решил, что на этот вопрос как раз можно ответить… и именно потому, что до сего дня оставалось это загадкою для него самого.

– Знаете, до сих пор не пойму… Пришли они с одной просьбой, – замялся профессор. – Но так и ушли, кажется, передумав… Или времени у них не было дожидаться…

Додик захохотал:

– Машина им была нужна!

– Да…знаете ли, там что-то перевезти… – поспешил договорить профессор, благоразумно не объяснив, что перевезти, по словам пришедших, нужно было канистру свежего самогона из Идалины в какое-то другое место…

– И машина им была нужна не абы какая! – уточнил Додик.

– На моей почему-то не захотели, я предлагал… Шурочкиного папу с рыбалки ждали. Он своего красного «жигулёнка» только-только из-за границы привёз. Новенькая была совсем! Игрушка!

– Ясно… Угнать хотели, – вставил Шурочкин дед. – Завезли б куда… и тайком убили в лесу.

– Ну, что вы… – профессор сдержал улыбку. – Никто бы никого не убил… Но факт остаётся фактом: зачем-то им понадобилась именно новая машина!

– С шиком хотели проехать! – сказал Фима.

Додик покачал головой, а Жора, чуть покраснев, отвёл взгляд. Он один точно знал, почему и зачем нужна была Константику новая машина. Можно было понять и неожиданную перемену решения: автомобиль с заводскими знаками на моторе – всё-таки не колхозное порося…

Пора было распрощаться и поблагодарить хозяев. Жора взглянул на Шурочку и стал подниматься из-за стола…

– Спасибо… – начал он и вдруг окончательно растерялся. Она стояла, задумавшись, отводя взгляд – глаза были грустные, как у лани. В них мелькнула догадка и понимание, глаза их встретились… Механически он нашёл какие-то вежливые слова… слушал, как язык произносит чужие фразы, а сам думал: «Знает… Обо всём знает!»

Фима тронул его за локоть в самом конце подъёма к верхней дороге.

– Я понял… вас интересует тот тип?

Жора молча кивнул, застыв у глинистой колеи перед зелёной лужей – поверхность её, затянутая ряской, пошла кругами – высунулась голова лягушки с вытаращенными, как шары, глазами. «Точно подслушивает! – подумал следователь. – Только неясно, где у неё уши…»

– Чего вы смеётесь? – обиженно прошептал Фима. – Он ей свидание назначил, если хотите знать…

– Где? И когда? – тотчас воскликнул Жора.

– Тише вы! Там ведь слышно.

Жора посмотрел вниз. С горы хорошо было видно озеро, а за кустами, кажется, совсем рядом, пестрели яркие пятна палаток. Послышался смех профессора и хохот Додика.

Оба прислушались. Слышно было, как говорит Василий Исаич – с важностью, наставительно, старческим скрипучим голосом:

– Одно я всё-таки не пойму, одно меня удивляет: откуда удочки появились – целых пять штук?

– Удочки тебя удивляют? – донёсся до них детский голос. – А больше ничего удивительного не нашёл?

– Я, собственно… – прошамкал в ответ Василий Исаич. – Хм… Что ты хочешь сказать?

– А то я хочу сказать, – накинулась на него Шурочка, – что всё ведь… Всё!.. Что утворили за свою жизнь такие, как ты, – «удивительнее» в тысячу раз! Никогда это в голову не приходило?

Слева вдали раздался рёв мотоцикла, и скоро какой-то юный смельчак – без шлема, в одних трусах и на босу ногу – промчался мимо них по лужам.

Жора наклонился, чтобы стряхнуть ряску с испачканных в конец брюк. Но и ботинки имели ещё тот видок!.. «Наплевать!» – подумал он.

– Её кадры… – пробормотал Фима, кивнув вслед скрывшемуся из вида мотоциклисту, и Жора опять услыхал голоса внизу.

– А вот и не всё равно, чья власть! – с жаром возражала Шурочка. – В колониях, как ты знаешь, она всегда больше зверствует, чем в метрополии. И власть в колониях всегда более холуйская! Боится она только за себя! Свои холуи хотят вдвойне выслужиться перед хозяевами, чтобы сохранить свою – более второсортную, но власть! Душат любую мысль, всего боятся. Где наша литература? Что?

Старик что-то неуверенно произнёс.

– В России был «серебряный век». У нас не было ничего. Там были и после революции – Зощенко, Каверин, Булгаков. Смогли появиться даже там! У нас не было никого! Не было! А всё, что выдавалось здесь за литературу и выдаётся сейчас – убожество, не опасное для холуёв! Назови мне хоть одного действительно писателя! Хоть один талант! Власть, которая была у нас, не могла этого допустить!