Книга Четыре степени жестокости - Кит Холлиэн

Мне совершенно не хотелось этого делать. Только не таким образом. Возникло желание поскорее уйти отсюда.

— Я знаю, что это не входит в твои должностные обязанности, — продолжала Мелинда, — но, надеюсь, ты не откажешься нам помочь. Тебе нечего бояться, это нигде не будет зафиксировано, и никто ничего не узнает. Просто дружеская беседа. Попробуй убедить его сотрудничать с нами. Он так хотел тебя увидеть.

— Хорошо, — отозвалась я, но это не означало «да». Мне нужно было время, чтобы подумать, однако Мелинда неправильно поняла мои слова.

— Вот и славно. Я знала, что ты согласишься. Сейчас я тебе дам пару советов, как вести допрос. Говори мало, слушай много. Обычно люди не могут долго молчать. Это вызывает у них чувство неловкости. Для них естественно заполнять чем-то паузы. И хороший следователь всегда пользуется этим. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я кивнула.

— Тогда давай сразу перейдем к делу. Тебе не нужно в туалет?

Я кивнула. Это казалось мне полным безумием, но я хотела поскорее вытащить из себя наркотики.

32

Его лицо отекло, глаз был подбит, а толстая распухшая губа напоминала кусок сырого мяса. Ом казался одновременно старше и младше своих лет. Я вспоминала, как мы сидели вместе в машине, но теперь тот день казался мне таким далеким, словно это произошло в другой жизни.

Я понимала, что должна расположить его к себе. Проявить сочувствие и симпатию, которых не испытывала.

— Как твое лицо? — спросила я. — С тобой все в порядке? — Я заботливо наклонила голову. Но мое сердце было подобно камню. Я надеялась, что за нами никто не следит. Мелинда сказала, что камера выключена, но красная надпись на каждой стене гласила: «За вами ведется наблюдение», — и я не знала, кому доверять: Мелинде или надписи.

Он поднял голову и моргнул распухшим веком.

— Спасибо, что пришли повидать меня. — Его голос был напряженным и охрипшим от усталости. — Дела у меня совсем плохи.

— Вероятно, на то есть веские причины. — Я старалась, чтобы мой тон был сдержанным и рассудительным, но голос все равно немного срывался.

— Мне нужна помощь, — сказал он. — Я совсем запутался.

Очередная хитрая уловка зэка? Им ничего не стоит одурачить тебя так, что ты потом не сможешь разобраться, что правда, а что — ложь.

— Я не знаю, Джош. Мне кажется, ты и сам неплохо справляешься. У тебя появились друзья.

— Что вы имеете в виду?

— Джош, в твоей камере нашли столько кокаина, что вся тюрьма могла кайфовать на нем целую неделю.

— Думаете, я специально?

— Значит, тебя кто-то заставил?

— В общем, да. — Он рассмеялся. Затем его лицо снова помрачнело, и он поднес дрожащую руку ко лбу.

— В чем дело? — Я почувствовала раздражение из-за шутки, которую не поняла.

— Я хочу, чтобы меня перевели из лазарета к остальным. Хочу жить как все. Хочу, чтобы меня поместили в блок «Б», на третий ярус. Там есть люди, которые могли бы позаботиться обо мне.

Я не смогла скрыть удивления.

— Кроули тоже думал, что я сошел с ума, если не хочу оставаться в лазарете. Он сказал, что я просто не понимаю, как мне повезло. Но они не случайно отправили меня туда.

— Кто они?

Джош молчал. Я ждала.

— Смотритель Уоллес. И Рой.

— О чем ты говоришь? — Я сомневалась, что хочу узнать еще что-то об Уоллесе.

Джош показал на свое распухшее лицо.

— Рой не болен. У него течет из уха кровь, когда он бьет себя по голове. Он специально так поступает, а доктор не может понять, в чем дело, и поэтому его все не выпускают. И он все время давит на меня. Постоянно спрашивает о Кроули. О комиксе, который я показывал вам в машине. Хочет, чтобы я вспомнил, что там было нарисовано. И я боюсь, что, даже если расскажу, все равно закончу, как Кроули или Элгин.

— А при чем тут Элгин?

Лицо у Джоша вытянулось, я заметила, как по нему пробежала судорога тревоги. Или страха. Он не ответил.

— Джош, я ничего не понимаю. При чем здесь комикс? Почему Рой или кто-то еще могут причинить тебе из-за него вред?

— Рой сказал, что комикс — не что иное, как карта сокровищ.

Я откинулась на спинку стула. На моем лбу залегли глубокие морщины, выдающие мой истинный возраст. Безумные, авантюрные фантазии глупого мальчика потрясли меня до глубины души.

— Сокровищ?

Он кивнул.

— Может, поэтому твой друг Кроули и написал слово «копай» на двери старого изолятора?

— Он написал слово «копай»? — Глаза юноши расширились.

— Чтобы выкопать сокровища. Ты хоть понимаешь, как нелепо это звучит?

— Мне все равно, верите вы или нет. — пробормотал он.

Мне хотелось оставить Джоша и уйти. Выйти через главные ворота и поскорее убраться подальше от этого места.

— Сам посуди, как я могу поверить? — спросила я.

Он снова пожал плечами.

— Если хочешь, чтобы я поверила тебе, ты должен обо всем мне рассказать.

— Но как я могу рассказать, если вы меня не понимаете?

— Джош, мы оба знаем: тебе известно намного больше, чем ты говоришь.

— Хорошо, — признался он. — Я знаю вот что: Рой — это не Рой.

Я не сразу нашлась, что сказать.

— Что ты хочешь сказать?

— Вы считаете Роя жирным одноногим вонючим старикашкой, который любит отпускать дурацкие шутки, не так ли? А на самом деле он все здесь контролирует. Вся власть находится в его руках. Он все здесь организует. И я думаю, что рисунки Кроули, которые он делал для него, были своего рода посланием.

— О чем же были эти послания?

— О деньгах.

Я впервые почувствовала, что он говорит правду. Это был уже не бред о пророке в тюрьме, которым потчевал меня брат Майк, это уже было что-то стоящее.

— В каком смысле о деньгах?

— Не знаю.

— Господи, — вздохнула я. На меня снова накатила усталость, и я стала соображать, как вытянуть из него побольше за оставшееся время. — Как думаешь, ты смог бы воспроизвести рисунки по памяти? И объяснить, что это значит?

Джош поднял глаза.

— Я пытался отдать вам комикс, — злобно прошептал он. — Если бы вы поверили мне тогда, ничего бы не случилось.

Я увидела в его глазах упрек и легкие проблески ужаса. Он умолял меня. Я вспомнила о ботинках, привязанных к зарешеченному окошку, которое называли Решетка Нищего. Мое воображение нарисовало протянутые руки и хорошо одетых людей, которые проходят мимо, опасаясь, что просители могут дотронуться до них. Постепенно я начала все понимать. Потребность в сострадании оказалась сильнее жажды наживы.