Книга Хроники Академии Сумеречных охотников. Книга 2 - Кассандра Клэр

Магнус смотрел на Алека. Тот не сводил с него глаз, лицо его светилось надеждой. Единственное, в чем Алек нисколько не изменился за то время, что они вместе, – он по-прежнему не хитрил и не пытался скрыть, что чувствует на самом деле. Магнусу отчаянно хотелось, чтобы он никогда не утратил эту способность.

– Вообще-то мы действительно об этом разговаривали, – сказал маг. – И подумали, что твоя идея лучше всего.

– Ты имеешь в виду… – начала Мариза.

Магнус склонил голову так низко, что это скорее напоминало поклон. Ребенка он не выпускал из рук.

– С большим удовольствием представляю вас всех, – произнес маг, – Максу Лайтвуду.

Магнус почувствовал, что на спину легла рука Алека – теплая и уверенная. Он посмотрел на личико малыша. Того, кажется, гораздо больше интересовала бутылочка, чем собственное имя.

Рано или поздно ребенок вырастет и, возможно, захочет выбрать себе другое имя, чтобы носить его все следующие столетия. Но пока это время не пришло, ребенок может столкнуться с испытаниями куда серьезнее этого имени – знака любви и признательности, горя и надежды.

Макс Лайтвуд.

Один из самых приятных сюрпризов, которые ему преподнесла жизнь.

Воцарилась восхищенная тишина, которую нарушали только одобрительные шепотки. А потом Мариза с Робертом стали спорить о втором имени.

– Майкл, – как заведенный повторял Роберт. Вот же упрямец!

Катарина подошла к ним, скручивая и засовывая в лифчик выигранные деньги. Выглядела она при этом как угодно, но только не как уважаемый преподаватель истории.

– Как насчет «Рагнор»? – предложила она.

– Клэри, – позвал Джейс из-под рухнувшего дивана. – Помоги мне. Отсюда ничего не видно.

Магнус отвлекся от спора, потому что Макс почти опустошил бутылочку и явно готовился расплакаться.

– Не надо творить бутылку волшебством, сделай нормальную, – попросил Алек. – Если он привыкнет, что ты кормишь его буквально по щелчку пальцев, то закончится все тем, что тебе придется кормить его все время.

– Это шантаж! Хватит плакать, – убеждал Магнус сына, возвращаясь на кухню и одной рукой ставя бутылочку на стол.

Приготовить молочную смесь казалось не такой уж сложной задачей. Маг несколько раз видел, как это делает Алек, и решил, что ему вполне по силам это повторить.

– Не плачь, – ворковал он над Максом, пока подогревалось молоко. – Не плачь и не плюйся мне на рубашку. Если ты будешь это делать, я тебя, конечно, прощу, но буду расстроен. А я хочу, чтобы мы жили мирно.

Макс раскричался еще сильнее. Магнус пошевелил пальцами над личиком ребенка, страстно желая изобрести какое-нибудь волшебное заклинание, чтобы заставить малыша замолчать и при этом ничем ему не навредить.

К его изумлению, Макс перестал плакать – точно так же, как вчера в вестибюле, когда оказался на руках Алека. Заинтересованными сияющими глазками он следил за отблесками, пляшущими на лице мага от перстней на пальцах.

– Вот видишь? – Магнус вернул Максу его бутылочку, снова полную. – Я знал, что мы будем жить мирно.

Укачивая ребенка, он вышел и встал в дверях кухни, наблюдая за всеобщим весельем. Три года назад Магнус и подумать не мог, что такое вообще когда-нибудь случится. В одной комнате собралось так много людей, и с каждым его что-то связывало. Слишком многое изменилось – а ведь перемены, похоже, только начинались. Конесно, тяжело было думать обо всем, что потеряно, но мысли о том, что он приобрел за это время, не давали совсем упасть духом.

Магнус посмотрел на Алека, стоявшего между родителями. Тот явно чувствовал себя уверенно и спокойно, рот его чуть изгибался в мягкой улыбке.

– Может быть, однажды останемся только мы с тобой, моя маленькая черничинка, – пробормотал Магнус. – Но это будут еще очень, очень, очень нескоро. Мы позаботимся о нем, ты и я. Правда ведь, позаботимся?

Макс Лайтвуд издал счастливый бормочущий звук, и маг воспринял его как согласие.

Эта теплая ярко освещенная комната – на самое плохое место для начала жизненного пути. Пути к познанию, что жизнь – важнее всего, что только дано знать людям. Что на свете есть бесконечная и безграничная любовь. И есть время понять и испытать это. Магнус верил в это – ради себя, ради своего сына, ради своего любимого, ради всех сияющих от счастья смертных и вечно борющихся с трудностями бессмертных, которых он знал.

Маг отложил бутылочку в сторону и прижался губами к пушистым завиткам, покрывавшим головку его сына. Макс что-то неразборчиво хныкнул прямо ему в ухо.

– Не волнуйся, малыш, – пробормотал Магнус. – Мы все с тобой.

Ангелы сходят дважды

– Думаю, надо ее похоронить, – на последнем слове голос Джорджа Лавлейса задрожал. – Как полагается.

Саймон Льюис оторвался от работы и поднял глаза на соседа по комнате.

Джордж относился к тому типу парней, которых Саймон терпеть не мог. Он считал, что у таких загорелых качков с кубиками на животе и невероятно сексуальным (по крайней мере, если верить всем девушкам и очень многим парням, которых спрашивал Саймон) шотландским акцентом мозг должен быть размером с крысиную какашку, а на лице – вечно умоляющее выражение.

Но Джордж любое мнение Саймона ставил с ног на голову, чуть ли не ежедневно. Например, как раз сейчас он занимался именно этим – стоял и вытирал со щек что-то, подозрительно смахивающее на слезы.

– Ты что… плачешь? – Саймон не верил собственным глазам.

– Нет, конечно. – Джордж еще раз яростно потер глаза и чуть смущенно добавил: – Хотя в свою защиту я мог бы сказать, что смерть – ужасная штука.

– Это просто дохлая крыса, – заметил Саймон. – Дохлая крыса в твоей туфле, могу добавить.

За время жизни в Академии Саймон с Джорджем поняли, что залог счастливого соседства – четкое разделение труда. Поэтому Лавлейс отвечал за уничтожение всей живности, обнаруженной в туалетах или под кроватями, – крыс, ящериц, тараканов и даже изредка появлявшегося странного существа, словно бы состоящего из трех разных созданий (видимо, их предок обидел какого-нибудь мага). На Саймоне лежала обязанность избавляться от всего, что ползало в одежде и под подушками. Его передернуло от воспоминания, когда он впервые осознал, что на этом они спят.

– Между прочим, из нас с тобой только одному на самом деле довелось побывать крысой – и он, как ты наверняка заметил, что-то не рыдает.

– А вдруг это последняя мертвая крыса, которую мы нашли? – всхлипнул Джордж. – Подумай об этом, Сай. Это может быть последняя наша с тобой мертвая крыса за всю жизнь.

Саймон тяжко вздохнул. Чем меньше времени оставалось до Восхождения – дня, когда они официально превратятся из студентов Академии в настоящих Сумеречных охотников, – тем печальней Джордж то и дело жаловался, что для них то или иное совместное занятие может оказаться последним. А теперь, когда луна озарила последнюю ночь их пребывания в Академии, у него, видимо, совсем крыша поехала.