Книга Принцесса крови - Дмитрий Агалаков

— Я — король, матушка, — ледяным голосом сказал Карл Валуа на ее замечание, — и мне решать, кто будет в моем ближайшем окружении, а кто нет. — Последние слова прозвучали как угроза. Впервые тогда она увидела в глазах молодого человека этот недобрый огонек. — Не вам решать, а мне!

Королева четырех королевств, в чьем списке Франция не значилась, отступила.

С некоторых пор стоило коннетаблю увидать короля в обществе своего протеже, как рыцарь начинал нервничать. Он привлек этого щеголя не для того, чтобы тот потакал юнцу в его слабостях! Ла Тремуй должен был поучать Карла Валуа, как ему отомстить англичанам за оскорбительный договор в Труа, а заодно и за нанесенное сыну Бретонского герцога оскорбление!

Но у герцога Ла Тремуя, как показало время, оказались другие планы — и они были прямо противоположны планам рыцаря Артюра де Ришмона.

При буржском дворе у Ла Тремуя неожиданно оказался страстный единомышленник. Им был архиепископ Реймсский Реньо де Шартр.

— Если мы будем союзниками, ваше преосвященство, нашей силе не будет равных. — Ла Тремуй умел откровенничать с теми, с кем это было позволительно и не опасно. — Согласны ли вы со мной?

Реньо де Шартр, не обладавший такой магией речи, умением завладевать душами людей, как первый министр, раздумывал недолго. Ему тоже не хотелось затяжной войны. Он был первосвященником Буржского королевства, разве этого мало? И разве он, священнослужитель, не должен был заботиться о мире в своей огромной епархии? Конечно, должен! А о такой серьезной поддержке, как Жорж Ла Тремуй, он даже не мог и мечтать.

— Почему англичане так ненасытны? — говорил своему новому союзнику первый министр. — Точно голодные львы! — Жорж Ла Тремуй недоумевал совершенно искренне, без тени лукавства. — Неужели нельзя разумно поделить Францию? Англичанам — Гиень и Нормандию; Пикардию и часть Шампани — бургундцам, нам — все остальное. Луара и Сена, чем не граница для трех государств? Но нет, англичане вбили себе в голову, что они должны заполучить всю Францию. Вот оно — духовное наследие Генриха Пятого! Подавай им весь пирог без остатка. Где справедливость, ваше преосвященство? Это противоречит здравому смыслу. Даже Господь велел делиться!

Если бы они оба были светскими людьми или, напротив, — духовными, Реньо де Шартр еще бы призадумался: все равно кто-нибудь из них, поставив другому подножку, да рванул бы на финишной прямой и стал первым в глазах Карла Валуа! Но тут — другое дело. Они с Ла Тремуем были как две стороны одной монеты. Одна сторона — светская, другая — церковная. Обратится Карл Валуа к одной стороне и спросит: «Не стоит ли мне поделить Францию между моей персоной, англичанами и бургундцами?» Открытая сторона ему ответит: «Разумеется!» Подбросит юнец монетку, обратится к другой стороне с тем же вопросом — и та ответит точно так же. Вот она — священная гармония светской и церковной власти!

Артюр де Ришмон не сразу понял, какую змею он пригрел на своей груди. А когда понял, оказалось, что он опоздал. Жорж Ла Тремуй был ослепительно учтив и галантен с дамами двора, да и к каждому из первых мужей королевства нашел свой подход. Рауля де Гокура назвал достойнейшим рыцарем Франции, молодому и пылкому графу де Клермону пообещал великие подвиги, которые сделают его вторым Ахиллесом, маршалу де Буссаку напророчил будущее Геркулеса. Правда, в подробности вдаваться не стал, тем более что вояка де Буссак и не потребовал бы этих самых подробностей. Артюр де Ришмон все еще пытался настроить короля на войну, но тот упирался все более агрессивно.

— Да что он себе позволяет?! — однажды в гневе бросил Ла Тремуй своему государю, имея в виду земляка-бретонца. — Мы готовимся к тому, чтобы прекратить эту войну и решить все миром, а граф? Он что, хочет, чтобы все ходили с такими же физиономиями, как у него?

На Карла Валуа этот довод подействовал весьма убедительно. Когда в очередной раз Артюр де Ришмон заговорил о будущей решающей битве, Буржский король вспыхнул:

— Я не желаю войны, граф! Я и Ла Тремуй настаиваем на мире с англичанами. Временном мире…

— Мир с англичанами? — вскипел Артюр де Ришмон. — Вы и Ла Тремуй? Этот прохвост? Волк с сердцем лисицы? Этот двуличный негодяй? Невероятно!

Первый министр вскоре узнал об этом разговоре. Он только скорбно покачал головой:

— Подумать только, из-за этого человека вы отказались от братской любви! — Он говорил об Орлеанском Бастарде, поселившемся в Провансе. — Господи Иисусе…

На переживания Ла Тремуя жалко было смотреть.

Захват Понсорсона было первой и последней удачей Артюра де Ришмона на посту коннетабля Франции. В 1427 году Карл Валуа дал понять де Ришмону, что больше не нуждается в его услугах. За глаза поставили ему в укор и позорное поражение у бретонского городка Сен-Жак-де-Бёврон в прошлом, 1426 году. Шестнадцатитысячная французская армия, оснащенная тяжелой артиллерией, успешно штурмовала город и наделала в стенах немало брешей. Поздно вечером, оставив небольшое число защитников крепости охранять проломы, англичане, которых было раз в пять меньше, чем противника, отважились на отчаянный шаг. Они незаметно вышли из Сен-Жак-де-Бёврон и с оглушительными криками «Солсбери!» и «Святой Георгий!» напали на французов с тыла. Войско Артюра де Ришмона, не ожидавшее такого подвоха, Бог знает что подумав, дрогнуло и побежало. По дороге часть утонула в окрестных озерах. Сам Артюр де Ришмон едва спасся. Обвинение получилось оскорбительным, и коннетабль покинул Бурж. Многие при дворе вздохнули свободно — бретонский рыцарь часто был груб и нетерпим. И конечно, ему и в голову не приходило делать комплименты опытному де Гокуру и тем более юному де Клермону.

Иоланда Арагонская не поддержала эту отставку, но вовсе не из-за любви к де Ришмону. Любое пространство, которое освобождалось подле молодого короля, немедленно занимал вездесущий Жорж Ла Тремуй.

Артюр де Ришмон был обидчив и мстителен, и забывать об этом было неосмотрительно. Карл Валуа, еще будучи дофином, уже испытал на себе характер де Ришмона, когда в 1420 году тот по серьезной причине вышел из лагеря арманьяков и примкнул к англичанам, затем то же прочувствовал лорд Бедфорд, когда отобрал у де Ришмона его графство. И теперь Карл Валуа вновь наступил на те же грабли, отняв у бретонского рыцаря меч коннетабля. Человек-лягушка, как его прозвали при буржском дворе, помчался в герцогство Бретань к старшему брату Жану Пятому, на которого имел большое влияние, и убедил его расторгнуть Сомюрский мир и вновь примкнуть к англо-бургундской коалиции.

— Предатель, подлый предатель! — позже кричал Карл Валуа, потрясая тощими кулаками и расплескивая жидкие волосы. — Вот кто заслуживает возмездия!

Ничто так не могло усладить слух Ла Тремуя, как вопли коронованной особы, находившейся в его попечении.

— Видит Бог, другого я и не ожидал от этого человека, — печально произнес первый министр. Он оскорбленно поднял голову — да так высоко, что его подбородок оказался едва ли не на одном уровне с кончиком носа. — Вот оно — хваленое рыцарское благородство Артюра де Ришмона!