Книга Тишина старого кладбища - Лена Обухова

Когда за ней закрылась дверь, он первым делом снял ремень с кобурой и пистолетом, который носил с собой, чтобы не оставлять его в отеле, бросил все это на кресло, а потом стащил с себя свитер и прикрыл им оружие. Взяв с дивана футболку, он, не удержавшись, подошел к стеллажу.

Фотографии относились к разным периодам времени, это было очень хорошо видно по постоянно менявшейся Саше: она то очаровательной трехлеткой сидела на коленях у пожилой женщины, то стояла серьезной первоклассницей с букетом гладиолусов, то широко улыбалась в красивом бальном платье девочкой лет десяти, то обнимала маму уже прекрасной выпускницей. Последней фотографией, отмечавшей ее жизненные вехи, стала свадебная, на которой она была запечатлена вместе с Максимом.

Саша появилась на пороге гостиной как раз в тот момент, когда Войтех, держа в руках футболку, рассматривал фотографии. День был слишком насыщенным, и она не сомневалась, что не сможет уснуть без чашки чая, а пить одной, не предлагая гостю, показалось ей неприличным, поэтому она заварила две чашки и зашла с ними в гостиную.

Лишь оказавшись на пороге комнаты, она подумала, что, несмотря на приоткрытую дверь, ей стоило постучать, прежде чем входить. Саша на мгновение замерла, решая, как лучше поступить в такой ситуации, и одновременно с этим рассматривая татуировку на правой лопатке Войтеха, которую уже видела однажды. Тогда она ее здорово напугала, а в этот раз почему-то уже не производила такого впечатления, хотя по-прежнему оставалась непонятной. Наверное, дело было в том, что теперь Саша знала Войтеха уже не два дня и не видела в нем ничего опасного.

– Прости, что я без стука, но стучать лбом показалось мне плохой идеей, – Саша в конце концов решила просто обозначить свое присутствие. Она виновато улыбнулась, подходя к нему. – Я захотела чая, подумала, может, ты тоже не откажешься? Без сахара, я правильно помню?

– Правильно, – кивнул Войтех, поспешно натягивая на себя футболку. Он взял у Саши чашку и заметил, указывая на фотографии: – Ты была очаровательным ребенком. Впрочем, с тех пор мало что изменилось.

Саша немного удивленно посмотрела на него. Это снова чертовски походило на комплимент, поэтому не могло ее не удивлять. Она перевела взгляд на свои фотографии. Ее мама обладала маниакальной страстью запечатлевать каждый момент жизни. Она всегда привозила сотни снимков с любого отдыха или экскурсии, альбомами в квартире были завалены все шкафы и полки. Отец в шутку говорил, что ей вместо глаз нужно вставить два объектива. Было даже странно, что на стеллаже стояло всего несколько снимков. Саше казалось, что раньше их было больше.

– Ты должен мне пять своих детских фотографий, – улыбнулась она. – Иначе это будет нечестно, раз ты видел мои.

– Они все остались в Праге, – с заметным сожалением ответил Войтех. – Если я когда-нибудь туда вернусь, обещаю привезти хотя бы парочку. А ты занималась танцами?

Саша снова посмотрела на него. Что-то было в его голосе, чего она раньше не замечала. Когда-то, когда он рассказывал ей о двух последних годах своей жизни, он говорил спокойно, без эмоций, словно его мало волновало вынужденное одиночество, но сейчас Саше показалось, что это было совсем не так.

– Как ни странно – да, – ответила она на его вопрос. – Мои родители с чего-то решили, что это укрепит мое здоровье. Я эти танцы всегда терпеть не могла, бросила в двенадцать лет. – Она поставила на полку чашку и взяла в руки фотографию, на которой сидела на коленях у пожилой женщины. – А это моя прабабушка по отцу. Забавно, но, когда я делаю что-нибудь плохое по мнению моих родителей, мама утверждает, что в этом я похожа на нее. Хотя мне кажется, я похожа на нее исключительно внешне. – Саша открыла заднюю стенку рамки и вытащила еще одну фотографию. Это был выцветший старый снимок девушки лет семнадцати в светлом платье чуть ниже колена, с темными кудрявыми волосами, спускающимися почти до пояса. Сходство с Сашей действительно было поразительным.

– Это она подарила тебе кулон, который ты всегда носишь? – Войтех обратил внимание на то, что и у девушки, и у пожилой женщины на шее висело то же украшение, которое он привык видеть на Саше.

Саша коснулась рукой кулона, который почти никогда не снимала уже больше двадцати лет, с того самого дня, как бабушка подарила его ей.

– Она мне его отдала перед самой смертью, как будто чувствовала, что умрет. Глупость, конечно, – Саша с улыбкой пожала плечами, – но с тех пор я его не снимаю, мне кажется, она как будто все время рядом со мной, хотя я не так хорошо ее помню. Мне было четыре, когда она умерла.

Саша на мгновение задумалась, разглядывая старую фотографию, затем засунула ее обратно в рамку и поставила на стеллаж.

– Ладно, хватит обо мне. Расскажи мне лучше про свою татуировку. Откуда она у тебя?

– Сделал по случаю, – нарочито равнодушно ответил Войтех.

– Девушкам, наверное, нравится? – поддела она его.

Он удивленно приподнял бровь. Ее вопрос отчасти походил на флирт, но Сашу трудно было заподозрить в чем-то подобном. Ее вопросы и комментарии проще объяснялись детской непосредственностью, чем женским кокетством, она не особенно задумывалась о том, как это прозвучит. Он успел узнать ее достаточно хорошо, чтобы понять это. И это было одной из многих черт, которые ему так нравились в ней.

– Не знаю, – честно ответил он. – Ты же девушка, ты мне и скажи.

В отличие от Саши, он как раз флиртовал. Как минимум, пытался. Себе он легко мог в этом признаться.

– Мне нравится, – Саша пожала плечами, взяла свою чашку, чай в которой как раз остыл до того состояния, чтобы его можно было пить, и села в свободное кресло. – Хотя, если честно, она меня жутко испугала в первый раз.

Войтех попытался вспомнить, где и когда она могла видеть эту татуировку в первый раз. Выходило, что только в Хакасии, когда он неудачно упал из-за своих видений. Он тогда сильно ушиб и поцарапал спину, и Саша обрабатывала его ссадину. Они почти не знали друг друга в то время.

– Тебя напугали все эти символы? – поинтересовался он, садясь на диван поверх одеяла.

– Я просто никогда такого не видела. У некоторых моих друзей есть татуировки, иногда даже несколько, но это либо какие-то банальные бабочки и иероглифы, либо нечто, напоминающее картины Айвазовского. Таких, как у тебя, я не видела. Какие-то символы мне знакомы, какие-то нет, но общий смысл непонятен. Что она означает?

– А татуировка обязательно должна что-то означать? – он отвел взгляд в сторону. – Разве она не может быть просто нательным украшением?

– Может, – послушно согласилась Саша. – Но не такая замысловатая. Я уверена, что для тебя это не просто украшение. Во-первых, она слишком сложная и с кучей знаков, которые сами по себе много значат и уж наверняка не утрачивают смысла все вместе. Во-вторых, ты кажешься мне человеком, в любом действии которого есть какой-то смысл.

– И тем не менее, – он рассмеялся, – в этой татуировке нет особого смысла. Это эмблема одного общества, кажется, оно называлось теософическим. Если честно, я ничего о них толком не знаю, но к эмблеме прилагался девиз: «Ни одна религия не выше истины». Я не знаю, какой именно смысл вкладывали в него члены общества, но мне эта эмблема и эта фраза попались на глаза пару лет назад и вызвали свои ассоциации. Неважно, во что ты веришь. Есть то, как дела обстоят на самом деле. Иногда это настолько невероятно, что поверить сложно, но от этого оно не становится менее реальным. Мне кажется, я уже пытался изложить тебе эту концепцию, – припомнил он. – Мне она нравится. И потом… я хотел татуировку с тех пор, как был мальчишкой. У Карела, моего старшего брата, их несколько. Мне всегда казалось, что это очень круто, но отец считал иначе.