Книга Блондинки начинают и выигрывают - Светлана Успенская

— …Скорей бы начать копать котлован, сам понимаешь, до весны совсем чуток осталось, — между тем талдычил Толик, ожидательно глядя на меня крошечными глазками, глубоко утопленными в пухлых поросеночных щеках. — Если стройматериалы взять сейчас, по нынешней цене, то гораздо дешевле выйдет, я уже все подсчитал.

— Вот как? — вежливо удивился я, заканчивая ужин.

— Ну? Так, значит, договорились? — вопросительно произнес шурин, сцепив прямо перед собой тугие колбаски пальцев, покрытые коричневым пухом.

— Насчет чего? — Я аккуратно приложил салфетку к губам.

— Ну, насчет бабок. Я занимаю у тебя десять штук… Не откажешь же ты родственнику? А я летом с барышей тебе все верну. С процентами.

Иришка в это время ликующе хлопала ресницами в восторге от нарисованных радужных перспектив.

— Десять штук чего? — не понял я.

— Баксов, чего же еще! — искренне удивился Толик моей непроходимой тупости.

Сглотнув комок застрявшей в горле слюны, я оторопело обвел глазами сладкую парочку, которая выжидательно взирала на меня, уверенная в благоприятном исходе дела. Потом неспешно отхлебнул чай и, поскольку он оказался слишком горячим, закашлялся, оттягивая время.

Итак, картина рисовалась не слишком радостная. Обожаемый родственник намеревался ополовинить мои честно накопленные годами беспорочной службы капиталы, чтобы воздвигнуть очередного торгового уродца, эдакий монумент торгово-рыночной демократии, предназначенный для ускоренного спаивания подмосковного пролетариата. Меня такая перспектива не радовала, хотя на судьбу пролетариата мне было, по большому счету, наплевать. Меня беспокоила моя собственная судьба, ее внезапно открывшиеся, все еще туманные и привлекательные перспективы…

— Да ты пойми, — втолковывал Толик, — меньше никак невозможно. Это мизер, если так посмотреть…

— Ну, смотря для кого мизер… — безвольно промямлил я вместо того, чтобы твердо произнести категорическое «нет».

— Сама коробка стоит не меньше тридцати тысяч, это по минимуму. Ну двадцать, туда-сюда, я как-нибудь наскребу, один братан со мной в долю войдет, да еще чуток у меня уже имеется, но без еще одной десятки никак не обойтись, пойми.

— Понимаю… — кисло сморщился я.

Тут вступила в дело тяжелая артиллерия.

— Дорогой, чего ты боишься? — возмутилась Иришка. — Ты же станешь долевым участником в бизнесе. Магазин откроется, станет популярным, увеличится оборот, пойдет прибыль, тогда ты, милый, может, тоже захочешь заняться таким выгодным делом…

— Торговлей водкой то есть, — уточнил я.

— А что плохого в торговле водкой? — набычился Толян. — Я вот торгую — и ничего. Я не быдло какое-нибудь с высшим образованием, которое от зарплаты до зарплаты живет и еще гундосит по поводу того, что его, очкастого профессора, государство плохо кормит. Я таких людишек терпеть не люблю, между прочим. Я их, между прочим, уважать не обязан…

Меня спас трубный рев, донесшийся из далеких и опасных джунглей детской комнаты. Это Пашка, очевидно, изгалялся над младшей сестренкой, применяя к любимому делу всю мощь своей семилетней, вполне развитой фантазии, которую питали такие шедевры иностранной кинематографии, как «Киллеры-убийцы», «Одинокий меч самурая» или «Пытки кровавого палача». Иришка бросилась вон для скорого и несправедливого разбирательства.

Я решил воспользоваться ее отсутствием, чтобы тактично отмести необоснованные финансовые притязания любимого родственника.

— Вот что, Анатолий, — начал, предлагая шурину переместить свои окорока поближе к камину. — Я благодарен тебе за роскошное коммерческое предложение…

— Молодец, брателла!

— Я понимаю его, но не принимаю… Дело в том, что ты неверно представляешь мое финансовое положение. У меня таких денег просто нет.

— Да брось ты, Ирка видела, сколько на твой кредитке.

«Вот дура!» — Я беззвучно скрипнул зубами, словно растирая песок.

— Да, это так, но она, наверное, не рассказала тебе всего. Очевидно, не захотела тревожить любимого брата… Дело в том, что в последнее время у меня развилось некоторое заболевание, скажем так, психического порядка, которое…

— Ага! — сочувственно хмыкнул Толян. — Знаю, знаю, Ирка говорила… Надо же, кто бы мог подумать, что ты сдвинешься! Бедолага…

— Спасибо за сочувствие! Ну так вот, из-за этого заболевания я иногда на время перестаю сознавать, кто я, что я и зачем, перестаю узнавать людей, делаю странные вещи, забываю важные события из своей жизни. Кстати, если заметишь какие-то нелепости в разговоре со мной, не удивляйся, скорее всего, это временное помрачение, скоро пройдет…

— Заметано!

— Как ты понимаешь, работа у меня ответственная…

— Ха, велика работа — бумагомарателем штаны протирать!

Я с ненавистью сцепил зубы и, отдышавшись, спокойно продолжал:

— Я подписываю финансово важные документы и вообще ответствен за выполнение ключевых задач компании… Боюсь, тебе нелегко меня понять, но на такой работе, как моя, нужно всегда быть собранным, находиться в твердом уме и здравой памяти, что при моей обострившейся болезни иногда затруднительно…

— Говорю же тебе, бросай свое штанопротирное место! Давай десять штук — и я беру тебя в дело. Для начала экспедитором поездишь, прочухаешь, что к чему, а там…

— Поэтому я был вынужден нанять человека, который смог бы иногда подменять меня в работе на время внезапного приступа. А это, к моему величайшему прискорбию, стоит дорого, очень дорого. Затраты велики и неизвестно, оправдаются ли они в конечном счете. Поэтому…

— А, это тот самый придурок? — спросил Толян с мерзейшей ухмылкой. — Знаю, Ирка рассказывала. Я бы ему даже грузчиком работать не доверил. Сразу ясно — лимита паршивая.

Я поморщился.

— В чем-то ты, возможно, прав… Но у меня нет иного выхода. Моя работа мне нравится. — (Как я ее ненавижу! Но еще больше я ненавижу этого самодовольного борова, рассевшегося передо мной.) — Потому я вынужден отклонить твое лестное и, несомненно, выгодное предложение. Прости, Анатолий, но сейчас я не могу занять тебе денег. Может быть, через полгодика, к лету… Я вылечусь и тогда…

— Но мне деньги нужны сейчас, — мрачно буркнул Толик, подымаясь. Толстые обрубки рук, с концов которых, точно надутые детские шарики, свисали красные кулаки, грозно сжались. — Ну ладно, шурин… Сочтемся, свои люди…

В его словах послышалась угроза. Но я не боялся угроз. Мальчишеский задор захватил меня властно и неотвратимо, в глубине души веселыми углекислыми шариками булькал и пузырился язвительный смех. Я беззвучно хохотал в полную мощь своих воображаемых легких. Как легко их всех провести! Они все — послушные куклы-марионетки в моих ловких пальцах. И Иришка, и Кеша, и Толик — все доверчиво заглядывают мне в рот, свято веря в придуманную до последнего симптома болезнь и в хитроумную комбинацию с дублером. А когда я освобожусь от них одним махом, одним изящно отточенным ударом — поймут ли они, что с ними было, оценят ли виртуозную игру умелого клавишника? Ох, вряд ли…